Евангелие от Антона - [13]

Шрифт
Интервал

— И сколько им сохнуть надо.

— При такой погоде семь дней, а если через месяц, то денёк, пожалуй, добавить надо будет, это смотря какая погода. А через пару месяцев сушка и десять дней, и даже две недели может занимать, когда уже прохладно будет.

— А чтобы весь стеллаж кирпичами в восемь слоёв заложить, на его формование сколько времени может уйти?

— Я не знаю, как у вас дело пойдёт, но, думаю, что в первое время два дня полноценных потребуется.

— Значит, последний, восьмой слой кладём, и у нас недельный простой будет. Может его чем–то занять следует. Я вот подумал, а если вдруг дождь? Если нам сделать навес, мы же тогда ни в работе, ни в сушке от погоды зависеть не будем. Нам бы материала на стойки и крышу, мы бы и навес между теми работами сделали.

— И опять ты дело баешь. Я‑то без навеса обходился, потому как по многу кирпичей не делал. А если с навесом, так мы его с боков можем досками зашить или, хотя бы, плетёными рогожками завесить. Дополнительно и от солнца загородим, и от ветра — для равномерной сушки это только лучше. Я завтра вам еловых жердей потолще для стоек и перемычек привезу, наметим, где ямы выкопать. Тележный дёготь у меня есть, чтобы концы обмазать, что в землю опустим — дольше служить будут. А потом досок подвезу, крышу сделаем.

— А как обжиг проводится?

— Там свои тонкости. Дело, конечно, важное и ответственное. После обжига кирпич становится твердым как камень и влаги не боится. Но чтобы весь кирпич ровно обжечь, печка не такой должна быть, настоящей. Наша печь попроще, в ней какой–то доли недожога или пережога не избежать, но и нормального кирпича порядочно будет. Это уж мне потом, при кладке это всё учитывать придётся. Недожог боится сырости, но для кладки печи это не страшно. Зато печная труба снаружи, в сырости, туда и с пережогом пустишь. Опытный печеклад может оценить кирпич хоть с закрытыми глазами — молотком слегка по нему стукнет, по звуку и определит. Загружаем в печь примерно такими же рядами. Весь обжиг будет от восьми до десяти дней. Сначала выпаривание — кирпич прямо–таки парит. Если тяга плохая, он «поплыть» может — форму потерять. После выпарки огонь пожарче поддерживаем, окончательно влагу выгоняем. Это будет видно — цвет из бурого становится жёлтым. Потом «спекание». Если кирпич опять буреет, значит — перекал, снижать жар надо, или вообще обжиг пора заканчивать.

— На словах вроде бы понятно, но сразу–то нам вряд ли суметь самим обжечь.

— Сначала вместе, конечно, обжигать будем. Я днём буду к вам почаще заглядывать, а ночью уж вы сами по очереди дежурить будете. Теперь будем формовку кирпича осваивать. Приспособлений немного — пролётка, чекмарь, поддон да скребок.

Артём подошёл к столу, взял пролётку. Конструкция из четырёх дощечек, положенных на ребро. Две длинные по концам соединены двумя круглыми палочками — ручки, внутри две поперечные дощечки — стенки. Получилась прямоугольная форма, без дна, как раз по размеру кирпича, примерно 24х 12х 6 сантиметров. Внутренние стороны пролётки очень тщательно обработаны, никакой шероховатости — это чтобы отформованный кирпич легче доставать было. Чекмарей два, один в виде кухонной толкушки для картофеля, другой на деревянный молоток–киянку похож. Это для трамбовки глины. Поддон — широкая дощечка, на которую пролётку можно поставить, она тогда дном служит. Скребок — узкая, тонкая дощечка, одно ребро совсем «на нет» сходит, как лезвие ножа.

17. Начало кирпичного производства

— Мне это в работе попробовать хочется.

— А ты, смотрю, до всего нового–то тоже охоч да любопытен. Я вот такой же. Чем уж увлекусь, меня потом не оттащишь. Может, иной раз, даже в ущерб другим делам, более на то время важным. На меня Аксинья раньше за это ругалась, потом привыкла. Да и в целом–то это чаще только на пользу выходит — глядишь, что–то освоил, чему–то научился. У меня она молодец — и понятлива, и добра, и хозяюшка. «Гордей, говорит, чудак ты мой родный!». Хотя, когда, и поругаемся малость, не без этого. А насчёт «попробовать» — сейчас и начнём. Только подготовиться к этому надо. Какая подготовка нужна? У меня здесь есть колода, из обрезка толстого бревна выдолблена. Я её в печь не убирал — тяжела очень, да и ни к чему. Вот она, кверху дном лежит, перевернута. Переворачиваем, устанавливаем её на удобное место. В ней вы воду для работы держать будете, бадеек шесть в неё входит. Возьми бадейку, что мы с собой захватили, сходи пару раз на речку за водой. А я пока посмотрю, в каком месте нам глину удобнее брать будет. Хочется, чтобы всё по порядку у нас здесь было.

— Гордей, я вот что подумал. Обжиг–то — уж очень долгая история. Может, есть смысл со временем когда–то и вторую печь поставить. Хоть рядом с этой же. Может, глину выбирать надо так, чтобы для другой печи удобное место в склоне оврага образовывать?

— Не могу я на тебя, как на советчика нарадоваться! Я же и сам об этом подумал, как раз это место и хотел определить. Если производство кирпича наладить в той мере, в какой на него в деревне потребность есть, так вторая–то печь явно нужна будет.

Артём пошёл с бадейкой по воду, а Гордей, взяв с собой деревянную лопату, пошёл на разведку вдоль оврага. До речки шагов двадцать, Артём быстренько сходил три раза, две бадейки вылил в колоду, последнюю пока оставил невылитой. Пошел посмотреть результаты Гордеевой разведки. Тот очистил от травы и дёрна небольшой участок, буквально в нескольких шагах от печи.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.