Это вечное стихотворенье... - [54]

Я уважаю этот древний волок,

Но, знаешь, тянет душу Водолей.

… … … … … … … … … … … … … …

«Увы, увы», — кричит ночная птица

В саду промокшем у монастыря.

Звезда, я плачу, вспоминая лица,

Которых больше не увижу я.

Я послан был тобой на эту сушу,

Чтоб, позабыв о воле и крыле,

Бессмертную свою оставить душу

Всю, по частицам, на чужой земле.

С чего ж я плачу, сбрасывая бремя —

Земную пыль, земной недолгий час?

У нас пространства нет. Есть только время,

Оно зовется вечностью у вас.

…Я так устал на вас похожим быть.

К тому ж за годы, что я здесь бытую,

Вы и меня сумели убедить,

Что нет меня, что я не существую.

Покуда не опознан Человек,

Все эти миллионы невидимок,

В заботах коротающие век,

Все НЛО — один туманный снимок.

Былых фантазий бывший фаворит,

Двадцатый век, век — маска, век — насильник,

Зачем тебе энергия, рубильник?

Чтоб делать пеплом все, что говорит?

Как некий дух над каждым человеком,

Как в черном космосе парад планет,

Парад веков стоит над вашим веком,

И от него нигде спасенья нет.

… … … … … … … … … … … … … …

Я, как дитя, представил бесконечность —

И страх объял меня. Я в Путь готов.

Я здесь оставил душу. Дай мне, вечность,

Хотя б минуту для немногих слов.

Увы, прощайте, гордые, как дети,

Что занеслись, экзамен первый сдав.

Хулу или хвалу чужой планете

Нам воздавать нельзя. Таков устав.

Но я закон своей звезды нарушу.

Вы — гениальны. Это не секрет.

Вы умудрились сделать смертной душу!

Нигде другой такой планеты нет.

… … … … … … … … … … … … … …

Всю ночь шел дождь. Всю ночь писал стихи.

И рисовал. Отмахиваясь веткой

От облаков. Последние штрихи

Все наносил. Все падал мелкой сеткой.

И слушал шелест крыльев за спиной,

И все руками разводил от счастья.

И две луны вставали надо мной.

Одна была похожей. Но отчасти.

Как вам сказать, где ожил я теперь,

Как сообщить без буквы и без фальши?

Созвездье Лебедя? Оно — как Тверь

Или Можайск… Мы несравнимо дальше…

Там нет конца…

Но есть Окно и Дверь.

1989, 1990

Алиби (Поэма)

Так где я был, когда вы воду в ступе

Толкли со всей своей системой вкупе?

Я УХОДИЛ В МУЧИТЕЛЬНЫЕ ДАЛИ,

Вот где я был, пока вы заседали.

Пролог

Я все живу и жить намереваюсь,

Покуда стих, как дудочка в лесу,

То приближается, то, удаляясь,

Влечет и сердце держит на весу.

Я все живу и всем лицом в забвенье,

Как в куст сирени майской, уходя,

До замиранья вслушиваюсь в пенье

Жемчужной птицы и в шаги дождя.

Ночной проходит дождь походкой слабой

Сквозь сад, шумя в ушах, как тишина,

И зная, что я здесь, под этой лампой,

Он топчется у моего окна…

Не надо, проходи. Ты теплый, летний.

Здесь нужен лед. Иди к чужому дню.

Надежду, умиравшую последней,

Я без тебя, один, похороню.

Все медлил я. В напутствиях старинных

Отсрочку словно строчку находил…

И вот — «Поэма. В нескольких руинах».

Вот — жанр, в который с веком угодил.

Все ждал чего-то. Все искал прогалин

Во времени, чтоб вырваться «вовне».

И вот — поэма в несколько развалин,

Бессвязная, как эта жизнь в окне.

Не вырвался, не выбился. Обломки

Часов и дней сложив под шум дождя,

Я все гляжу в осенние потемки.

А дождь все топчется, не уходя.

* * *

…И трещина прошла

По государственной Библиотеке,

В чем Метрострой мгновенно обвинил,

От всей души инстанции минуя,

НИИ, где я не помню кем служил.

И, впрочем, прав наверно в чем-то был.

Там начались сплошные заседанья…

А трещина? А трещина росла,

И наконец, разваливая Зданье,

Она по сердцу моему прошла.

Мне кто-то крикнул: «Через час собранье,

Куда бежишь?»

   Я отвечал: «Дела!»

Был летний день. Хладея постепенно,

Алел асфальт сиреневый у ног.

Казалось, на Ордынке даже стены

Прекрасно знали, как я одинок.

Ампирный, восемнадцатого века,

Три этажа, три эркера. Подъезд

Дорический. И — чудо этих мест —

Он пуст! (Ни огонька, ни человека).

         …Был день.

Прекрасной дамы солнечная тень

Возникла предо мной. Остановилась.

Ошеломленно на меня взглянула

Иль на кого-то за моей спиной.

Взгляд отвела. И в тот подъезд шагнула.

Тень, мы знакомы разве?..

Что со мной?..

Мне померещились глаза совы…

…Какие-то военные машины

Летели мимо тротуара… Солнце

Бросало зайчики сквозь шум листвы,

Как будто прыгающие червонцы…

Небезопасны старые дома

Для впечатлительного человека.

Там всяких душ перебывала тьма

С начала восемнадцатого века.

В его на диво слаженный ампир

Вдышавшись, к счастью или же к несчастью,

Они остались здесь какой-то частью,

В нем сотворив особый дух и мир.

…Дверь проскрипела. Я вошел с оглядкой

(Дверь тяжело захлопнулась за мной).

Подъезд был пуст. Лежал узор цветной

На плитах пола солнечной накладкой.

Шла мраморная лестница изгибом

Справа налево — вверх — где, как балкон,

Коричневым фигурным парапетом

Висели антресоли, скрип тая.

Над антресолями и над подъездом

Висело небо, ангелы глядели

Вниз, на меня, томясь от паутины,

К ним подбиравшейся, от облаков,

Давно не белых…

   Солнце сквозь витраж

Осколки радуги бросало на пол

(Дверь тяжело захлопнулась за мной!).

Я сделал шаг… И закружилась пыль.

И я ослеп от страшного удара.

Я долго поднимался… Я стоял

На двух ладонях и на двух коленках,

Мотая головой…

   И вдруг такой

ромашкой, кашкой в ноздри мне дохнуло,

полынью и кузнечиком в ушах,

так вдруг зашлась всей степью синева,

что я вскочил, одернув гимнастерку,

потер затылок,

   огляделся