Это было в Южном Бантене - [16]

В это время из соседней комнаты выходит жена Мусы и опускается на скамейку у стола. Не поднимая головы, она говорит:

— Пак староста, я хочу сегодня же уехать в Сукабуми.

Ранта останавливается посреди комнаты и, не оборачиваясь, отвечает:

— Хорошо, госпожа. Дом этот и мебель будут в сохранности. Когда вернетесь, все будет в порядке. Как вы себя чувствуете?

Жена Мусы вздыхает.

— Как и любая женщина, которая теряет мужа. Ну сами посудите, в каком я теперь положении.

Ранта трет лоб, мучительно подыскивая слова, чтобы успокоить ее. На минуту воцаряется молчание. Из соседней комнаты выходит Иренг. Взглянув на нее, жена Мусы продолжает:

— Спросите вашу жену, что она будет чувствовать, если когда-нибудь с вами случится то, что случилось с моим мужем… Нет, нет, это не угроза.

Ранта окидывает ее взглядом и говорит:

— Конечно, я понимаю, что это не угроза. Ну и что же вы сейчас думаете о своем муже?

Она неуверенно отвечает:

— Конечно, если он состоит в банде дарульисламовцев, его надо арестовать. Но не забывайте, что он все же мой муж.

— Вот именно, поэтому я и спрашиваю: вы одобряете, что ваш муж связался с дарульисламовцами?

Она минуту колеблется, затем отвечает:

— Если бы я знала раньше, может быть, мне удалось бы не допустить этого. Я думаю, среди хороших людей нет таких, которые не проклинали бы Дар-уль-Ислама. Но, пак староста, не забывайте, что каждая жена обязана защищать своего мужа и помогать ему.

— Это все так. Ну, а что вы думаете о поведении вашего мужа в последнее время?

— Да, пак староста, он избил меня. Настоящий мужчина не будет так обращаться со своей женой. Но, может быть, это случилось потому, что я тоже была не совсем права. Ведь до этого он относился ко мне хорошо.

— Мне кажется, он не так хорош, как вы думаете.

— Ах, пак староста, я не знаю, что он делал вне дома.

— Вот это я и хочу вам разъяснить, рассказать, откуда у него все это богатство:

— Но ведь оно ему досталось по наследству. Разве не так?

— Конечно, нет. Мы знаем господина Мусу. Он был таким же бедняком, как и все мы здесь. При японцах он стал вербовщиком в трудовые отряды. Всех, кого он вербовал, он заставлял приложить палец к бумаге. А потом оказывалось, что этим они подписали бумагу о передаче ему своей земли. Вот так он превратился в помещика. И сам стал называть себя «господином». Но это еще не все. Он заставлял бедняков, таких, как я, воровать.

— Воровать? Это правда?

— Правда. Вы и сами, наверное, помните, как меня били на веранде этого дома.

— За что?

— Ни за что — воровать заставляли.

— Что воровать?

— Что? Семена каучука, чая.

Жена Мусы удивленно смотрит на Ранту, качает головой.

— Не может быть.

— А я и не заставляю вас верить.

— Но за что же все-таки вас били здесь, на веранде?

— Об этом его спросите. Когда я принес ему краденые семена, он обвинил меня в том, что я украл их у него.

— Но зачем ему это понадобилось?

— Вы не понимаете?

Она отрицательно качает головой. Ранта с улыбкой продолжает:

— Ваш муж не хотел отдавать деньги, обещанные мне. Он обвинил меня в краже его семян и прогнал. Если я не ошибаюсь, он поступал так со многими. А зачем нам, беднякам, эти семена?

— Почему же вы воровали? — переходит в наступление жена Мусы.

— Почему? На то воля аллаха, госпожа. Вы действительно не понимаете? Хотите, я расскажу вам сказку?

— Сказку?

— Да, сказку. Сказку из жизни. Слушайте. Когда мы маленькие, нас кормят и защищают родители или опекуны. Когда же становимся взрослыми, нам нужно жить самостоятельно, мы должны сами защищать себя. Но что же получается? Когда нам уже не требуется защитник, мы вступаем в совершенно новый мир — мир людей, среди которых еще много зверей в человеческом облике. Человеческого в них — только кожа, а их повадки и желания такие же, как у диких зверей. Стоит зазеваться — и ты у них в зубах. Стоит заснуть — и они тебя проглотят. Вот и я являюсь примером такой жертвы. Чтобы утолить свою страсть к наживе, они и меня заставили воровать.

— Но это глупо! Вы же взрослый человек!

— Взрослый? Правильно. Но став взрослым, я не заразился звериной страстью к наживе. Если это считается виной, то я виноват только в этом.

— Значит, мой муж один из тех зверей, о которых вы говорили?

— Те, кто попадал к нему в лапы, утверждали, что это так.

Женщина отводит взгляд в сторону, затем обиженным тоном спрашивает:

— Вы мстите?

— Вашему мужу?

— Да.

— Если бы дело было только в мести, поверьте, он бы давно уже был у меня в руках.

— Вы рады, что его арестовали?

— Да, рад. Рад, как рад канчиль при виде тигра, попавшего в ловушку.

— Вы рады, видя меня в таком положении?

— Чему мне тут радоваться?

— Хотя бы тому, что стали старостой.

— Но это временно, до выборов.

Оба молчат, не глядя друг на друга. С улицы доносятся голоса:

— А где остальные?

— Через минуту будут здесь.

Кто-то кашляет.

Жена Мусы смотрит на дверь и, вздохнув, говорит:

— Вот и кончилась моя счастливая жизнь в этом доме.

— Но как долго этот дом угнетал нас! — замечает Ранта.

Жене Мусы не нравится последнее замечание старосты.

— Значит, вы считаете, — запальчиво говорит она, — что все наше богатство нажито за счет населения этой деревни?