Этнос и глобализация: этнокультурные механизмы распада современных наций - [125]

Латентный кризис роста, как фон политической катастрофы

Неоднократно отмечено, что политические катастрофы происходят в условиях отсутствия или снижения внешней угрозы. Более того, зачастую фатальный для государства кризис власти возникает на пике территориального роста и военного могущества.

Так, Франция Людовика XVI была ведущей западноевропейской державой своего времени.

Февраль 1917 года пришелся на заключительную фазу Первой мировой войны, в которой Российская империя, пусть и понеся потери, входила в коалицию победителей.

Распад СССР также произошел на пике его военно-политического и экономического могущества, хотя и в условиях сильнейшего идеологического и политического кризиса, спровоцированного собственными политическими элитами.

Системный кризис, ведущий к политической катастрофе, во многом провоцируется кризисом пределов роста, связанным с достижением государством пределов территориального или экономического роста, который почти всегда протекает в латентной форме. Объективно неизбежное снижение темпов развития государства и общества при достижении пределов его количественного и территориального роста неизбежно обостряет конкурентную борьбу за социальные ресурсы и, прежде всего, за властные ресурсы, как «концентрированное отражение экономики», дающее политическим деятелям и группировкам монопольный доступ к финансовым и материальным потокам и ресурсам.

Таким образом, успешная реализация обществом целей своего развития на этапе быстрого роста ведет к фазе исчерпания потенциала роста и снижения вертикальной мобильности, провоцируя конкуренцию, фрагментацию и другие социальные процессы дивергентного порядка.

В то же время внешние вызовы и угрозы, а также процессы территориального и экономического роста, консолидируют общество как по вертикали (система власти), так и по горизонтали (конкуренция элитных группировок).

Одна из форм латентного кризиса пределов роста, создающая благоприятный социальный фон для политических катастроф, – кризис вертикальной мобильности, остановка «социальных лифтов». На уровне индивида кризис вертикальной мобильности, обусловленный исчерпанием потенциала развития, выражается в ограничении возможностей повышения социального статуса, что связано с нехваткой соответствующих социальных ниш. Отсутствие индивидуальной социальной перспективы и порождает ощущение социального «застоя», несмотря на динамичное развитие экономики и технического прогресса, как это было накануне обрушения советского общества.

Так, во многом именно кризис вертикальной мобильности создал предпосылки для политической катастрофы советского общества. Так, если практически все довоенные выпускники вузов, начавшие карьеру в годы наиболее высоких темпов развития, сделали административную или научную карьеру, то в 70-80-х годах следующие поколения выпускников оказались в социальном тупике, поскольку более высокие социальные позиции оказались прочно и надолго занятыми предшествующим поколением. Это вполне объективное ощущение социального тупика, «застоя», «геронтократии» во многом обусловило диссидентские настроения, а позже и массовое участие советской интеллигенции в разрушении собственного государства.

Аналогичная ситуация социального тупика возникла и у «третьего сословия» в предреволюционной Франции.

Еще одним проявлением кризиса пределов роста, когда предшествующий этап развития исчерпан, является кризис целеполагания, объективно отражающий выход общества на точку выбора (кризис (греч.) – выбор) дальнейшего пути развития. Кризис целеполагания порождает фрагментацию политических элит по основанию целей общественного развития, то есть кризис национальной идеи и государственной идеологии.

Причиной кризиса вертикальной мобильности может стать и сужение экономической базы правящих элит, в частности, в результате приватизации социальных функций национального государства в современных условиях.

При этом правящая элитная группировка замыкается в себе и тормозит вертикальную мобильность конкурирующих группировок и нижних страт, провоцируя и структурируя недовольство альтернативных властных группировок и субэлит. Укрепляя монополию на власть и закрывая социальные лифты, правящие элиты провоцируют рост радикальной оппозиции, на которую опираются контрэлиты. В результате в политическую борьбу втягиваются ранее политически инертные социальные страты, ограниченные в социальной мобильности в рамках действующей социальной модели (в дореволюционной России – разночинцы и т. п.).

Борясь за властную монополию, правящие элиты наращивают административное регулирование и контроль всех сторон жизни. Обычно это прямая и косвенная цензура, политические репрессии, фальсификация выборов, попытка прямого идеологического контроля в сфере печати, образования и культуры.

В свою очередь, контрэлиты и субэлитные страты, теряя возможности и надежды на инкорпорирование во власть через сотрудничество и систему социальных лифтов, реагируют на усиление властной монополии различными формами активного и пассивного (несотрудничество) противостояния.

Таким образом, нарастающая монополизация власти доминирующими элитными группировками ведет к тому, что социальная периферия нации и часть элит отстраняются (самоотстраняются, меняя ведущую идентичность) от политической жизни, теряя общую идентификацию с правящими элитами, что разрушает основания власти.