Эстетика Другого - [5]
При таком понимании философии эстетику можно определить как аналитику эстетического способа присутствия. Феноменология эстетического охватывает ту сферу человеческого опыта, в которой Другое дано как выразительное Бытие (или Небытие)>[5]. Рассмотрение эстетического опыта человека в горизонте Другого означает, что мы понимаем эстетику как отрасль онтологии. Эстетика есть описание встреч с Другим, поскольку эти встречи относятся к сфере чувства, а не, скажем, воли, познания или веры. Соответственно, "эстетическое" – это такая область чувствования, в которой дано "то, что само", Другое.
Таким образом, предметом внимания "онтологии эстетического" оказываются состояния (расположения), в которых человек имеет дело с данностью Другого вчувстве, с чувством Другого (Иного). Следовательно, эстетическое имеет вполне определенные границы, задаваемые Другим как тем, "что" ("что" мы ставим в кавычки, ибо Другое не есть никакое "что") мычувствуем в тех ситуациях, когда чувство не ограничивается переживанием того, что дано нам как эмпирический предмет чувства (как «другое», как сущее «так–то и так–то»).
Если философия есть вопрошание к предельным, последним основаниям сущего как такового (онтология), к основаниям отдельных его "регионов" (философия природы, общества, культуры, человека и т. д.) и к началам важнейших форм отношения человека к миру и человека к человеку (гносеология, эстетика, этика), то вопрошание это не может обойти того обстоятельства, что все сущее и все способы отношения к нему есть феномен человеческого присутствия в мире. Философское познание (в отличие, скажем, от научного познания) не может пренебречь этой уже–включенностью всего сущего в человеческое бытиё, в Присутствие (Dasein)>[6]. Избрав темой нашего исследования область "эстетического", мы исходили из того, что эстетическое есть специфический модус человеческого бытия в мире>[7]. Задача, которую ставит перед собой философская эстетика, не может не быть задачей философско–онтологической, предполагающей осмысление онтологической основы эстетического опыта, выявление его внутренней структуры. При этом онтологическая эстетика остается эстетикой, она не превращается в раздел философской антропологии, поскольку в центре ее внимания находится не человек, захваченный Другим, а Другоев его эстетической данности–открытости человеку. Онтологический анализ эстетического опыта реализуется как описание, обследование, анализ и истолкование чувственной данности Другого.
1.2. Эстетическая данность как чувственная данность Другого
Замысел онтологической эстетики базируется на отличном от общепринятого понимании "эстетического". Исходя из высокой вероятности привычного прочтения этого термина, мы считаем необходимым специально остановиться на разъяснении того, как понимается "эстетика" и "эстетическое" в этой книге.
Выше мы связали "эстетическое" с Другим и с "чувством". При этом мы говорили не просто о чувстве и чувственном, а о чувстве Другого, следовательно, не всякое чувство (чувствование) рассматривается нами как эстетическое, а только такое, которое отмечено данностью в нем Другого. Каждое чувство есть данность, но не в каждом чувстве дано (дает о себе знать) Другое. "Эстетическое чувство", "эстетическая данность" – это двойная данность: данность самого чувства и вместе с тем данность в нем чего–то Другого, чего–то отличного от чувства (и чувствуемого) и в то же самое время от него неотделимого.
Что же имеется в виду под чувственной данностью и каково отношение к онтологии чувственных данностей такой дисциплины как онтологическая (феноменологическая) эстетика? По сути, речь идет о выделении онтологии эстетических данностей (эстетики) из онтологии чувственно данного. Для того, чтобы очертить границы эстетических данностей, необходимо обозначить границы той гораздо более обширной области "чувственного", из которой мы обособляем "эстетическое".
Область чувственного для онтологии имеет первостепенную значимость. Ведь чувственное – это сфера первичной данности "другого". Данность "другого" (сущего, мира сущих) человеку мы можем фиксировать едва ли не с момента его рождения, то есть тогда, когда его сознание еще не сформировано. Есть серьезные основания для того, чтобы говорить о данности "другого" еще на доязыковом, младенческом этапе жизни маленького человека. В. В. Бибихин в своем анализе феномена "детского лепета", "речи до языка" показывает, что ребенок своим лепетом (а еще раньше – плачем, смехом, постаныванием, криком, гуленьем...), то есть еще до того, как он овладеет "общеупотребительным" языком, уже громко заявляет о своем присутствии: "Человеческий ребенок и до того, как научится говорить, не молчит. Уже его лепет независимо от того, имеют ли смысл отдельные слоги, имеет другой, более общий и глубокий смысл обращения, причем не обязательно к взрослому, – как известно, ребенок лепечет и совершенно один в пустой комнате. Лепет, язык "общего чувства", отличается от зрелого языка культуры, разума и планирующей воли почти во всем, кроме одного, но самого главного: и тот, и другой язык – в первую очередь показание, свидетельство человека о мире, каким человек его ощущает или видит. <...> Ребенок со своим первым криком и лепетом, так сказать "выносит сор из избы"; ни у кого не прося на то разрешения, он по–своему "высказывается о мире", сообщает невидимому третейскому судье о своем самочувствии с удивительной смелостью..."
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга представляет собой исследование эстетического опыта, возникающего в процессе особой, направленной на его достижение деятельности. Опираясь на концептуальный инструментарий феноменологии эстетических расположений, автор выделяет эстетическое паломничество, эстетическое действо и художественно-эстетическую деятельность в качестве трех типов эстетической активности. Особое внимание уделяется обоснованию и конкретизации (на примере «банной церемонии») феномена эстетического действа. Во второй части исследования рассматривается специфика художественно-эстетического опыта в его отличии от опыта эстетического, не связанного с созданием произведений искусства.Книга представляет интерес для философов, культурологов, литературоведов, искусствоведов, психологов и всех, кто интересуется современной эстетикой, антропологией, онтологией и теорией культуры.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.