Есть на Волге утес - [31]

— Откуда вы?

— Из-под Кузьмодемьянска. Черемисы мы.

— А я из мордвы, — обрадованно сказала Аленка.

— Соседи. Меня Миронком зовут. А тебя?

— Алексашка. Рожден в Темникове.

— Уй-юй! Я в Темникове бывал, когда царю служил.

— Как с ночевкой-то?

— Ночуйте. Только от стены подальше.

Проходя мимо них второй раз, Аленка увидела, что парни, улегшись под ивой в логу, не спали, переговаривались по-своему.

— Тут со мной поп Савва есть, — сказала Аленка, — Он к боярину вхож. Приходите утром, может, он сведет вас.

Но утром черемисские парети не пришли.

Часть вторая РУСЬ ВЗЪЕРОШЕННАЯ

«…Города были так дурно укреплены и содержимы, что не могли служить надежным убежищем… Между тем правительство принуждено было усиленными мерами собирать особые тяжелые налоги с разоренного народа. То были запросные деньги, наложенные временно, по случаю опасности, кроме того разные хлебные поборы для содержания служащих людей; наконец, народ должен был нести и посошную службу в войске. Жители разбегались, умирали от голода и холода в лесах или попадали в руки разбойникам. Бедствия, которые терпел русский народ в этом году от правительственных лиц, были ему не легче вражеских разорений… Воеводы и приказные люди делали невыносимые насилия посадским и крестьянам. Царская грамота запрещала воеводам брать посулы и поминки, но позволяла вымогать для себя безденежное продовольствие, гонять людей на свои работы».

Н. Костомаров. Русская история. Том 2.

НА ВОЛГЕ

1

Вздымая пыль, тройка влетела в раскрытые ворота города. Из-под копыт шарахались куры, за повозкой с неистовым лаем мчалась свора собак.

Ямщик Ивашка Шуст вскочил на облучок, раскрутил над головой вожжи и заорал на всю Вознесенскую улицу:

— Эй, водохлебы! Достукались! Ждите на троицу нового воеводу! Он вам хвосты-то прижмет! Эгей!

Через час весь град Кузьмодемьянск загудел словно улей. Едет новый воевода! Почему новый? Пошто едет? А старый чем плох? Жди теперь перемен — новая метла чише метет.

Первыми зачесали в загривках стрельцы. При теперешнем воеводе, Никите свет-Петровиче Хрипунове, ой как легко служится. Воевода стар, характером мягок, спит на ходу. В городе всего тридцать стрельцов, да и тем делать нечего. Крепостные ворота день и ночь расхлябенены настежь, какая около них служба? В остроге тоже охранять некого: сидят там тягловые должники, мелкое ворье, их, особливо зимой, в шею из тюрьмы не выгонишь. Башни и стены охранять стрельцы, конечно, ходят, но только службы ради. Какой дурак полезет через стены, если ворота раскрыты. Да и кому лезть-то? Правда ходят слухи, что на низах появился какой-то Стеньки Разин, но где он? За тридевять земель. Да и что вору во вшивом Кузьмодемьянске искать? А может, Шуст врет? Сорви голова, бражник, бабник и лошадник. Ему народ обмануть — раз плюнуть. Прибился к посаду неведомо откуда, городских мещан не любит, пересмешничает, дерзит. Гордится, что воевода доверяет ему свою особу возить на тройке.

Тяглых мужиков, посадских людей, бобылей, захребетников, подсадников — их, конечно, как и всюду, накрепко объярмили, но здесь от воеводы есть некое послабление. Во-первых, Хрипунов живет в городе один. Жена, дети в Москве. Живи он здесь — сколько дворня надо бы держать, а сколько корму им подавай. Ведь воеводам царь жалование не платит. Ездит Хрипунов в Москву раза по два в год, живет там месяца по полтора. Заместо его остается дьяк Спирька, а он в это время из кабака не вылезает. И дышать народу вроде легче. Если воевода в городе, то все одно деятелен мало. Либо ест, либо спит, либо болеет. Порядок держать не хочет, а скорее всего, не может. А новый воевода зажмет всех в кулак — сок потечет.

Дьяк и подьячие иного разуменья держатся. При Хрипунове захирели совсем. Жалование нищее, да и то платят не вовремя. Со стороны никакой мзды нет. Вот если новый воевода будет строг — пополнится и острог. Бумаг хлопотных будет больше, а за каждую — плати. Наверняка затеется починка крепостных стен и башен. Начнут казну городскую трясти. Тут уж не зевай — полу зипуна подставляй, натрясется чего-нибудь.

Среди всех подьячих самый пронырливый — Тишка Семенов. Он про себя так постановил: в струну вытянусь, а при новом воеводе в дьяки вырвусь. Пьяницу Спирьку из воеводской избы вытурю.

Так судили-рядили кузьмодемьянцы трое суток, а на четвертые настал троицын день. С утра весь город высыпал на Волгу. По доскам пристанного сруба воевода велел раскинуть ковер. По краю выстроил стрельцов, у которых кафтаны поновее, сам в окружении дьяков встал посередине. По всему берегу, вплоть до откоса, словно овцы рассыпались посадские люди: мужики, жонки, девки. Ребятишек, мелочь голопузую воевода прогнал на откос — пусть смотрят сверху. Около храма отец Виссарион собрал дьячих, купецких и стрелецких жен и подростков, дал им хоругви и иконы для крестного хода. Звонарь Анфимко влез на колокольню: ему велено, как только появятся струги с новым воеводой, шпарить во все колокола.

Дьяк Спирька, хоть и нализался с утра, однако и тут уязвил Тишку. Засунул его на колокольню, чтобы от встречи с воеводой отлучить. Не ведал Спирька, не гадал, что сделал своему недругу великую услугу.