Есть на Волге утес - [30]

Встреча с Саввой всколыхнула память о прошлом. Воеводство в Темникове было началом его восхождения к царю.

Ночью Богдан удумал незваных гостей задержать на сутки-двои, поразглядеть. Фома-поп тоже сначала благоверным прикинулся, а оказался неучем, вором и троеперстником.

Утром позвал Савву к себе одного:

— Поговорить с тобой хочу, отче. Давно я святых речений не слушал. Мой домашний пастырь вором оказался, это он сосуды украл, и теперь руки ему оттяпают за это. Велеречивости у него было много, а учености никакой. Тебя, полагаю, к патриарху не спроста послали, говорить с ним — искусным надо быть. Ведомо ли тебе — он большой науки человек и в гневе неистов.

— Я, боярин, науками не обременен, также отягчен грехами многими. Одначе избран на спор с Никоном за многоопытность мою. В молодости моей я долго искал праведность в вере своей и потому остался одиноким и преданным токмо учению господа нашего Иисуса Христа. Много лет ходил я по местам святым и благодатию божьей дошел до святого града Иерусалима, до земли обетованной. Обошел я все места Галилейские, где Христос, бог наш, ходил своими ногами и где показывал святым чудеса. Посетил я град Эфес, где гроб Иоанна Богослова, восходил на гору Елеонскую, омыл ноги свои в реке Иордане, был в граде Иерихоне, молился в лавре святого Саввы, где и принял новое имя свое. В церкви на горе Сионской видел место, где Христос умыл ноги ученикам своим, молился в граде Вифлееме, где рожден был господь наш. И среди добрых самаритян я был, и на горе Ливанской, и в Назарете, и в Кане Галилейской. Зрил я чудный свет, коей сходит ко Гробу Господню, и еще во многих Христовых местах я бывал, н Ветхий Завет, и Новый Завет изучал я не по книжному, а по земному видению очима своима. И даст бог, задержусь в Москве, ты позови меня, и аз расскажу тебе о хождениях моих, и о вере истинной не из книг, а из виденного мною.

— А после хождений своих пошто в глуши мордовской осел?

— Волею Никона и приспешников его был я гоним долго, много мук принял и успокоился в селе дальнем, но не малом, где борителей старой веры было много. Но теперь и туда проникло никонианство злолютое, и вот я пришел друзьями моими посланный.

— Истинных борителей старой веры, как ты, люблю, — сказал он Савве. — Хочешь мне служить?

— Как это?

— Священником домовой церкви будь. Время придет — помогу тебе Никона увидеть. Скажешь ему, что велено.

— Если так — буду! — решительно заявил Савва и опустился на колени. — Здесь к богу ближе.

— Добро. А вы, казаки? Вы мне послужить не хотите? Двор мой оберегать, холопов в страхе держать. Кормить буду, одевать.

— Мы царевы слуги, а стало быть, и твои, боярин, — ответил Илья. — Но у меня на Дону детишки остались, жонка. Да и служба.

— Молодец. Присяге верен.

— А вот Алексашку бери. Он сирота, в круг казачий пока, еще не заверстан.

Согласие Аленки никто не спросил.

На рассвете Илья разбудил Аленку, сказал: «Проводи». Тихо вышли со двора, добрались до лодки, сели.

— Ты же остаться хотел? На Истру собирались, — сказала Аленка.

— Вчера я с племянником боярским разговаривал. Воевода он. И сказал мне, что на Ваську Уса три полка посылают. Советовал к нему не ходить. Потому я спешно поскачу на Упскую гать. Ваську надо упредить — пусть под Тулой не мешкает, пусть бежит на Астрахань. У воеводы Борятинского пушки, пищали, а у Васьки топоры да рогатины. Лодку твою на коня променяю. Зачем она тебе.

— Меняй. А сюда вернешься?

— Непременно. Боярин поможет мне делу нашему послужить.

— Буду ждать.

— Савве об этом ни слова.

— Понимаю.

В тот же день Аленку привели к сторожу Мокею. Старик обрадовался:

— Заживем теперя! Ты, паря, пока днем на воротах постоишь, я — ночью. Привыкнешь — меняться будем. Пойдем, я покажу где стоять, где ходить, что хранить.

Неделю спустя Аленка заступила на охрану. Ночью полагалось все ворота запирать, а сторожу ходить вокруг усадьбы и отгонять от стены подозрительных людишек. Положив бердыш на плечо, она пошла вдоль стены. Сделала один круг, постояла около главных ворот, затем двинулась снова. В дальнем конце, у сада, где через стену навешивались густые кроны лип, Аленка увидела троих парней. Сразу было видно — не здешние. Они сидели на траве около забора и ели. На вытянутых ногах лежали холщовые платки, на них разложены хлеб и сало. Ели парни степенно, бережно собирая в щепоть хлебные крошки. Аленка поняла — крестьяне. И может, даже из мордвы: на них коричневые, домашнего сукна, кафтаны, войлочные шляпы. И лапти. Она знала: русские носят лапти с круглыми носами, а у этих — прямые.

— Эй, парень! Подойди сюда. Ты не из этой усадьбы будешь?

— Из этой. А что?

— Помоги нам хозяина увидеть.

— Зачем вам хозяин?

— Вторую неделю по Москве ходим — правду ищем. И не найдем.

— Садись, — предложил второй. — Если не брезгуешь — пожуй с нами.

— Мне сидеть нельзя. Я сторож — усадьбу храню.

— Сторож! Так это больно ладно! Помоги нам боярина увидеть —.шкурку горностая дадим.

— И не одну — пять шкурок дадим!

— Я бы вам и без шкурок помог, да не могу. — Я тут недавно, боярина видел только раз, и то издалека.

— Тогда ночевать тут нам позволь?