Есть на Волге утес - [129]

— Спасибо, атаман.

Панька Замятин от обиды, что деньги за поимку атамана из его рук уплыли, запил. Он не вылезал из кабака, благо, что кабатчик поил его задаром.

В одну из ночей Панька засиделся в кабаке допоздна. Питухов уже не было совсем, все разошлись по домам, за столом сидели только двое: Ивашка-кабатчик да Панька.

— Я знаю, Ивашка, что ты руки нагрел предостаточно. Ты, я чаю, на Илейку-атамана списал не менее сотни, поделился бы.

— Видит бог — что взяли, то и отписал. Может, прибавил самую малость, но мы ее уже вместях с тобой пропили. Слышь-ко, кого-то еще бог несет. Щеколда в сенях брякнула.

Дверь распахнулась, на пороге казак с саблей на боку, с пистолью в руках. За ним трое с ружьями. Панька было вскочил, но казак строго упредил:

— Сядь, прикащик! И руки вздыми кверху. И ты, кабатчик, вздыми.

— Аленка! Повариха! — У Ивашки сразу застучали дробно зубы.

— Была повариха! — Алена села на другом конце стола. — А теперь я атаман ватаги и Ильи Ивановича жена. Он ныне в Судае сидит и послал меня к вам за расчетом. Собирайтесь оба, и чтоб без шуму!

Панька зло сверкнул глазами, откинул ногой скамейку, ухватился за край стола, хотел бросить его на Алену, но не успел. Пистоль выстрелил, и Панька, охнув, повалился набок. Ивашка нырнул за прилавок, там у него хранилось ружье, но тоже не успел. Двое Аленкиных спутников подскочили к прилавку и враз взмахнули саблями.

Миронко объявил: кто бывал на Соли Камской — прийти к атаману. Пришел сотник Трошка Торопов, сказал, что был в Соликамске в прошлое лето.

— Крепость видел? — спросил Мирон.

— Смотрел. Смех один, а не крепость. На дрова и то не годитца.

— Пушки есть?

— И не бывало. С полсотни стрельцов вшивых, да и те бегут..

— Ну, пушки мы свои возьмем. Крепость срубим.

— Ты туда итти, атаман, думаешь? — Трошка от удивления вытаращил глаза.

— Малый круг решил.

— Так ведь не дойти! Туда, атаман, если напрямую, считай, восемьсот верстов, а иттить придется через Хлы-нов — вся тыща наберется. Мы не только пушки, мы портки растеряем. Там на сотни верст ни одной избы— чем кормитца будем? Нет, Соликамск — дело пустое.

И стал Мирон думать. Конечно, если собраться человек десяток, да коньми, то дойти можно. Скрыться от виселицы там самый раз — ни одна собака не найдет. Но как людей бросить, и как дело? Настанет весна, люди куда-то собираться должны, к одному месту приставать, а где это место? Нет, надо совет собирать. На совете ветлужанин Федька Ронжин указал на город Великий Устюг. Он там когда-то жил. Во-первых, сто верст — это не тысяча, во-вторых, там крепость справная, если взять ее, то вполне до весны можно отсидеться. Но тут же Федька упредил — воеводой в Великом Устюге думный дворянин Иван Иваныч Ржевский — хитрый, бестия, осторожный и дотошный. Его перехитрить — дорого стоит.

— Мы хитрить не будем, — сказал Мирон. — Мы крепость возьмем да и все. А дотошного Ржевского повесим.

— Вот гак же и Илья, царство ему небесное, говаривал, — заметил осторожный Трошка Третьяков. — Ты, Мирон Федорыч, ранее вроде раздумчивее был. Устюг с маху не возьмешь. Его хорошо разведать надо.

— Разведать можно, — согласился Мирон. — Я сам туда схожу.

— Вот-вот. — Трошка покачал головой. — По пути в кабак заверни.

— Ты, Трошка, выше пупа не прыгай, — осадил его Мирон. — Если тебя Устюг проведывать послать — ты год около него просидишь, все будешь раздумывать. Я по чужим следам воевать не умею. Я сам должен в Устюге побывать. А по кабакам я не охотник.

— Дело твое, атаман. Теперь ты главный.

Было решено войско вести к Устюгу, верстах в двадцати остановиться и выслать разведку.

В тот же день к Мирону пришел новый человек — Ивашко Якшаров — нижегородец. Он рассказал, что был на Суре, и там вокруг города Ядрина чувашин Семенейко Чеметеев собрал 15 тысяч черемис и чувашей, и восстание разгорается.

В двадцати верстах от Устюга рать остановили, Мирон с собой взял Федьку Ронжина, Ивашку Якшарова, Стеньку Кожевникова, Ваську Панова, Трошку Третьякова и Аничку Константинова. За себя у войска оставил Левку, брата.

Не доходя до Устюга верст пяти, Мирон сошел с коня, взял с собой Стеньку, вдвоем направились к городу Двоим итти — незаметнее, легче пробраться через стену. План был такой — обойти город и с севера ночью проникнуть в крепость. Ронжин сказал, что с северной стороны берег Сухоны крут, там стена невысока и щербата. Многим штурмовать ее нельзя, а одному-двоим перелезть вполне можно.

Переждав до ночи в лесу, Стенька и Мирон начали переходить реку Сухону. Ночь выдалась ветренная, холодная, началась метель. Мирон радовался — в такую погоду стражи сидят в тепле. Но радовался напрасно. Уже совсем было перешли по льду реку, до берега оставалось сажени три, как на пути их попалась полынья. Сухона-река богата ключами, и потому полно промоин. Полынью затянуло тоненьким ледочком, замело вьюжным снегом, и Стенька, ступив неосторожно, ухнул в ледяную воду. Мирону надо бы обежать полынью, с берега бросить Стеньке корягу, благо на берегу валежника было полно. Но атаман не раздумывая бросился спасать Стеньку и тоже провалился в реку. На берег они выбрались, но итти к крепости было уже нельзя. Одежда на них превратилась в ледяной панцирь, порох в берендейках намок, в сапогах полно воды. Пришлось бежать далеко в лес, разводить костер (благо трут и кремни в шапках не замочились) и обсушиваться. Обсушиться-то они кое-как обсушились, но к утру у Стеньки начался жар, и уж о разведке нечего было и думать.