Если ты мне веришь - [40]

Люсинда привстала, поправив свой ярко — красный плащ:

— Ну же, Кристен. Дома я налью тебе чая с лимоном, он успокаивает не хуже этого парка, — задорно проговорила она и протянула руку.

— Но как же он? — с грустью проговорила я, не обращая внимания на жест помощи тетушки, чем рассердила ее.

— Кто он? — резко спросила она и тут же ответила, — ах, ты все о своем летающем коне? Милая, тебе не кажется, что ты слишком зачиталась сказок? — Люсинда проговорила это так, будто уже тогда меня считала свихнутой, — может тебе это приснилось или просто показалось, — утвердительно закончила она, будто точно знала, в чем дело. Но я все еще протестовала:

— Но тетя Люсинда! Я летала на нем! Это правда! Чистая правда! — прокричала я, захлебываясь от комка слез, подступивших к горлу. Тетушка скривила губы, насколько это только было возможно и, скрестив руки на груди, строго сказала:

— Кристен, мы закроем эту тему прямо сейчас. И я не хочу больше слышать ни о какой подобной ерунде, тебе ясно?

Я тоже скрестила руки и чуть отвернулась от тетушки, показывая свою непокорность, чем еще больше разозлила женщину.

— Иначе что? — обиженно спросила я через плечо.

Люсинда на несколько секунд замолчала, но все же нашла, что сказать. И она попала прямо в точку. Мне нужно было поверить ее словам, остановиться на этом. Но я в тот день еще не понимала истинного значения сказанных слов, и на ее фразу: «Иначе тебе придется в дальнейшем лежать в психлечебнице, чтобы ты научилась вести себя как взрослый человек», лишь ухмыльнулась.

Я не верила ни единому слову Люсинды. Для меня ЭТО был полный бред, но никак не мои рассказы. И зачем мне становиться взрослой? Наверное, от того, что мне говорят: «веди себя как взрослая» я свирепею в мгновение.

Я не хотела взрослеть, ни тогда, ни сейчас. И не понимала, зачем люди так торопяться быть серьезными, сдержанными, спокойными.

И тогда, приядя домой я еще долго не могла уснуть. В окне ярко — оранжевым светом горел фонарь, показывая огромную лужу, что лежала возле него. На дорогах никого не было. Совершенно. И меня это по — своему радовало.

Я не хотела видеть, как люди снуют туда — сюда, изображая из себя взрослых. И даже дети хотели казаться серьезными от чего — то. Мне никогда не понять, почему люди так стремяться повзрослеть. Ведь, даже повзраслев, они не станут умнее.

Глава 19

Наконец, мы оставили ту глупую затею на счет прогулки. На улице не было никого, кроме нас двоих. Даже Грэм не посмел выти в такую жаснейшую погоду. Да и Кристен была не особа рада тому, что ее бледные ладошки за несколько минут пребывания на холоде так покраснели, что она даже не могла ими и пошевелить.

— Что вы хотите от меня услышать еще, мистер Норвингтон? — зевнула Кристен. На этом ее история не заканчивалась, я был абсолютно уверен.

— А что была на следующий день? Осторожно спросил я, вглядываясь в лицо девушки. Если бы на нем отражалась радость или печаль, я бы смог хоть как — то объяснить состояние девушки. Но на нем не было ничего. Ни ехидной улыбки, которую Кристен так часто любила показывать, ни слез, ни разочарования.

Она, молча, смотрела на дверь, даже не моргнув. Ее силуэт напоминал мне некую скульптуру не очень талантливового скульптора. Плечи, словно колья, торчали из — под сорочки девушки, которая была ей даже больше, чем просто велика. Руками нельзя было назвать те кости, обтянутые кожей, которыми девушка иногда дергала, подавая знак, что жива. Босые ноги были намерто прижаты к холодному полу. Где — то были видны царапины, синяки, что придавало Кристен жалости. Она сильно исхудала.

— Мистер Норвингтон, со мной что — то не так? — вдруг окликнулась девушка, заметив на себе мой пристальный взгляд. Я смущенно покачал головой:

— Конечно, нет, точнее, все в порядке, мисс Раян, — опешил я и заметил, что от столь сильного волнения мои ладони вспотели так, что даже оставляли след на моих бумагах. В то время как красные руки девушки все еще не хотели оживать.

Лицо Кристен, наконец — таки, преобрело смысл, теперь оно выражало грусть. Мисс Раян нервно дергала себя за пальцы рук, будто старалась оторвать от них кусок. Она смотрела на руки, но не замечала их, задумавшись о чем — то другом. Казалось, голова этой хрупкой девушки была настолько тяжелой, что вот — вот соскальзнет с шеи и с шумом остановится у моих ног.

— Да, — вздохнула Кристен, продолжая теребить свои и без того измученные руки, — тогда тетя Люсинда мне не поверила, но мной овладело желание вдруг доказать всем, что я не сумасшедшая. Все, что происходило — не было сном или выдумкой. И что все они слепцы, раз не видят всего этого.

Я поддержал девушку таким же усталым вздохом, и опустил голову, глядя на Кристен из — под лобья. Она чуть наморщила лоб, будто в голове собралось столько мыслей, что ее голова через несколько секунд разорвется на части, и наконец сказала:

— Мне так жаль, мистер Норвингтон, что я заставляю вас слушать мои бредни. Порой, я чувствую себя невыносимо жалкой, хоть и знаю, что жалеть себя — самое низкое дело. Я никогда до такого не опускалась, по крайней мере, до этого момента. Мне, правда, в тяжесть говорить о таком.