Если любишь… - [13]

— Здорово, — буднично сказал Саночкин, будто они расстались вчера в клубе, и присел рядом.

— Здорово, — ответил Иван.

— Знаешь, у нас новый командир — старший лейтенант по фамилии Кончаю Группу опять Кайгородов формирует. Тяжело мужику, я его понимаю.

Да, тяжело, это и Иван понимал. Тяжело потому, что пусть все люди одинаковы, а земляки на фронте — это уже родня.

Они выкурили по паре папирос, и Саночкин собрался уходить.

— Письмо вот твое домой… Кайгородов забыл сразу занести, — он встал, помялся неуверенно. — Знаешь, капитан, правда, не велел говорить, тут такая петрушка вышла… В общем, дело дрянь получилось. Этот полковник-то оказался что-то вроде мародера из Берлина, у него на карте было помечено, с какой деревни чего и сколько собрать, коров там, свиней, зерна, масла… Так что. — Он зачем-то смахнул с перилец крыльца снег. — Маленько обмишурились…

У Ивана в голове будто набатный колокол забухал, загремел, загрохотал…

— Не может быть?!

— Может. Ваня, может. Такие ребята… Вытянули вшу на аркане… Ты сильно-то не переживай, война только в кино красивая, а так-то штука глупая, потому и жестокая.

Иван остался один. Он машинально читал недописанное свое письмо и не понимал: к чему? о чем? кому? И вдруг дошло: о войне — сыну! Ведь он точно знал, чувствовал: там, дома, уже родился сын, который, что бы ни случилось с ним, Иваном Бочаровым, будет жить дальше и будет помнить его, отца, знать из рассказов матери, из писем… Только не из этого! Иван с яростью, накопившейся еще на болоте и которой не было до этого момента выхода, стал рвать письмо. Клочки летели, кружась, как снежинки, падали на белый снег и выделялись на нем потому, что на них были нацарапаны мертвые слова. А правда и жизнь — это небо, незаметный и скромный Партин, силач Мокрых, бывалый человек Бородюк, юный Попов, хохмач Чигульков. Все, кто, не щадя своей жизни, сражался и сражается за победу, за то, чтобы его сын видел над собой ясное солнце и синее мирное небо.

У Ивана остались два сына — Николай и Иван, родившийся уже после гибели отца.

УТРО РАННЕЙ ВЕСНЫ (ОТЕЦ)

Весна в начале шестидесятых в этих краях случилась ранняя. Дороги развезло, и, пока старенький, не по годам настырный и работящий автобус, одолев грязевое месиво, дотащился до деревни — цели поездки Ивана Бочарова и его жены Нины, — совсем стемнело. Они ехали к родственникам под Тихвин. Конечно, Ивану крупно не повезло в этом году с отпуском — март, ни то ни се, на юг не поедешь — прохладно и слякотно, а здесь уже и в распадках снег сошел. Грязь, скука. Правда, любил Иван родню жены.

* * *

Их никто не ждал, и, когда они с женой ввалились в дом, там уже стелили постели. Но как это бывает, когда приезжают пусть и нежданные, но желанные гости, сразу же во всех комнатах вспыхнул свет, засуетилась хозяйка, Нина бросилась помогать ей, подхватился и куда-то ненадолго исчез хозяин, а вскоре и стол был накрыт, и самовар засипел важно и басовито, и среди солений угнездилась вся в росе, видимо только-только из погреба, из запасов, «белая головка».

За разговорами засиделись до глубокой ночи. Женщины обсуждали свои хозяйственные и семейные дела, а мужчины поначалу поговорили о международной политике — куда уж без мировых проблем? — а потом как люди, хоть и в детские годы, но пережившие военное лихолетье, завели разговор о войне, которая и по Волховщине сильно прошлась.

Может быть, из-за всех этих разговоров Иван долго не мог заснуть. Вспомнился почему-то пленный немец (они и после войны работали на заводе в прокатном цехе), который однажды январской ночью постучал в окно и позвал мать: «Вийди, Наташа, прошу тебя, вийди…» Что нужно было этому немцу, Иван до сих пор не мог понять, неужели… Да нет, быть того не может. А тогда-то перепугался он, заплакал. И мать закричала на немца зло, немец ушел. В темноте за морозными узорами исчезло его небритое лицо и утюгастая фуражка, перевязанная рваной шалью… Иван засыпал. В памяти все расплывалось, и последнее, о чем он подумал, должно быть весной сорок второго немцы выглядели куда щеголеватее, нежели в сорок шестом… Уснул. И все-таки — подумал или вспомнил?

Да, весна в этих краях случилась ранняя, и из-за непролазной грязи тыловики частенько запаздывали с кухней. А уж «болотную роту» и вовсе не любили, потому что приходилось километра полтора нести полные термосы по трясине до расположения взводов.

И в этот день, как всегда, тыловиков вовремя не дождались.

…Час назад немцы выпустили несколько снарядов по «болотной роте» капитана Лиферова и, видимо, пошли обедать.

В первом взводе ни убитых, ни тяжелораненых не было. Пожилому бывшему плотнику старшине Миронову слегка задело предплечье, да Ивану Бочарову осколок на излете впился в правую голень. Иван осколок привычно выдавил и перевязал рану.

Солдаты сидели на кочках повыше и посуше, задумчиво смолили самокрутки, раненые ругались вполголоса, перематывая свои царапины, смеялся чему-то недавно прибывший из пополнения совсем еще юный Сенька Чирков.

Подошел капитан Лиферов:

— Хватит курить, хлопцы, у немцев по времени обед кончился, сейчас обстрел начнут…