Эшелон на Самарканд - [16]

— Остальные, когда сядут по вагонам, получат обед. Товарищ кашевар, что у нас на обед? — Белая шарахнула кулаком по кухонной двери, та послушно отъехала в сторону — показался Мемеля в грязно-белом колпаке и с кастрюлей в руке, замычал что-то невнятное.

— Слыхали? — со значением подняла брови Белая. — То-то же!

При виде кашевара и кастрюли ребятня заволновалась, загудела возбужденно.

— Хиловат поваренок, не сдюжит! — продолжали ерничать старшие, но уже слышно было по звонким их голосам — рады.

— Кашу пусть заварит, и погуще! — просили сзади. — Нам каша — родная мамаша!

— А махорка после обеда полагается? — все еще ломались первые ряды.

И видно было: сдерживаются из последних сил, чтобы не помчаться опрометью к фельдшерскому столу на осмотр, а затем — по вагонам.

— А марафет? — не унимался одноухий, норовя перекричать остальных. — Без марафету — жизни нету! А с марафетом… — взял паузу, как опытный актер, и окинул победительным взглядом сотоварищей, — …с марафетом и ты, комиссар, за бабу сойдешь!

Первые ряды грянули хохотом. Шутка полетела дальше по толпе, передаваемая из уст в уста и сопровождаемая смешками и вскликами.

— Грига, стыдно! — Подбежавшая Шапиро бросилась к одноухому, тряся ладонями и словно желая заткнуть дерзкий рот, а Грига только склабился довольно.

— Отчего же, — возразила Белая, высоко поднимая руку и унимая раззадоренную толпу. — Вопрос по существу. — Она пошла вдоль рядов, быстро и внимательно заглядывая в глаза всем хихикающим. — Отвечаю: ни марафета, ни кокса, а также антрацита, кикера, муры, нюхары, мела, муки и соды в эшелоне не будет. А у кого заведется — тот полетит из вагона вон. Даже тормозить не станем — выбросим нюхача на ходу, и все!

— А ежели мы не хотим на ходу выбрасываться? — Грига Одноух все еще сиял улыбкой.

— Тогда иди первый, — предложила Белая во всеуслышание. И тут же добавила, пока тот не спохватился: — Или цыца попёрла?

Грига, продолжая улыбаться, сплюнул на землю — искусно сплюнул, не закрывая губ и не разжимая зубов. Поразмышлял, театрально закатив глаза к небу, и — лениво, едва перебирая ногами — направился к смотровому пункту.

Фельдшер Буг, даже сидящий, казался рядом с хилым пацаньим тельцем горой. Грига со скучающим видом задрал рубаху и выкатил тощее пузо — позволил покрутить себя в разные стороны, предъявляя ребристые бока, пестрые от синяков и ссадин разной свежести. Когда Буг положил могучие лапы на мелкую Одноухову голову для осмотра глазниц и зева, тот, казалось, и вовсе пропал из виду. Но скоро вынырнул — с противоположной стороны стола. Осмотр был пройден.

— А теперь выкладывай контрабанду, — приказала Белая. — А вы, сестра, — это одной из женщин, — помогите.

Непонимающе вытаращив и без того большие зенки, Одноух вывернул наизнанку карманы ветхой куртяйки и помахал ими, словно крыльями: пусто. Под одобрительный хохоток зрителей попытался вытрясти что-то из единственного уха: пусто. А затем — никто и сказать ничего не успел — спустил штаны и, ухватившись ладонями за тощие голые ягодицы, развел в стороны и повертелся старательно — вот, мол, полюбуйтесь, и здесь пусто! Первые ряды заверещали от восторга, а задние заволновались, загалдели вопросительно — им было плохо видно.

Сестра — видно, получившая указания от Белой, — попыталась было обыскать бесстыдника, но тот завизжал поросенком:

— Щекотно! Пусть меня лучше комиссар шмонает, у нее опыту больше!

— Что в сапогах? — Белая подошла к смотровому столу, но встала сбоку — чтобы не закрывать наблюдателям обзор.

— А ты к нам прямиком из Соловков? — ухмыльнулся Грига. — Или еще где шмаляла?

Вынул из сапога черную от грязи голую ногу и водрузил на стол поверх разложенных бумаг — аккурат под нос ошарашенной сестре. Пошевелил пальцами: мол, вот что у меня в обуви — и ничего больше! С ноги упала на документы жирная вошь и поползла по бумаге.

— Там целая военная академия босая ждет! — спохватился Деев. — Обувь надо возвращать — сейчас же! Долго мы тут будем в раздевалки играть?

Не отвечая, Белая наклонилась стремительно и выхватила из-под Григи пустой сапог. Пацан дернул изменившимся лицом и метнулся было за сапогом, но лежавшая на столе нога подвела: не удержался, плюхнулся на землю. А Белая уже доставала из глубоких сапоговых недр тряпичный кулек — замотанный в обрывки ветоши и газеты самодельный резак. Подняла его над умолкнувшей толпой и постояла так пару мгновений, чтобы все рассмотрели хорошенько. Затем кинула на стол. И только после этого посмотрела со значением на Деева, взглядом отвечая на недавний вопрос.

— Оружие в нашем эшелоне только у одного человека, — сказала с нажимом. — Деев, покажите.

Он достал из кармана револьвер и поднял над головой — высоко поднял, как только что делала Белая. И подержал в воздухе, как она. В толпе уважительно засвистели.

А Грига Одноух вставал с земли, но это был уже совсем не тот Грига: яркие глаза его потухли и спрятались под ресницами, голова утонула в ссутулившихся плечах, тельце из мелкого стало и вовсе крошечным. Даже не отряхивая грязи с перепачканной одежды, он дрыгнул обутой ногой — и второй сапог полетел, кувыркаясь, в сторону Белой, но не долетел и шлепнулся у ее ног.