Еще одни невероятные истории - [25]

— Себя? Я — пальцедел, профессиональный пальцедел.

Он произнес это гордо и торжественно, словно сообщая мне, что он президент Королевского хирургического колледжа или архиепископ Кентерберийский.

— В жизни не слышал такого слова, — сказал я. — Ты его сам придумал?

— Конечно же, не я его придумал. Так называют тех, кто достиг вершины этой профессии. Вот ты слышал, конечно же, про златоделов. Они выполняют тончайшую работу по золоту. А я выполняю тончайшую работу пальцами, поэтому я пальцедел.

— Интересная, наверное, работа.

— Великолепная работа, — согласился мой попутчик. — И очень приятная.

— И потому-то ты и ездишь на скачки?

— Скачки, это самое милое дело, — подтвердил он. — Ты просто бродишь после заезда и высматриваешь счастливчиков, встающих в очередь за своими выигрышами. И когда ты видишь кого-нибудь, кто получает толстую пачку денег, ты просто следуешь за ним и берешь у него, сколько хочешь. Ты только, начальник, не пойми меня неверно, я ничего не беру у проигравших, а также у бедняков. Я занимаюсь только выигравшими и богатыми.

— Весьма благородная политика, — сказал я. — И часто ты попадаешься?

— Попадаюсь? — возмутился попутчик. — Чтобы кто-то там поймал меня? Ловят только карманников, пальцеделов — никогда. Послушай, при желании я мог бы вынуть у тебя изо рта вставную челюсть, и даже тогда ты меня бы не поймал.

— У меня нет вставных зубов.

— Я знаю, что нет, — сказал попутчик, — иначе я давно бы их вынул.

Я ему верил; эти длинные тонкие пальцы были способны на что угодно.

Какое-то время мы ехали молча.

— Этот полицейский думает проверить тебя вдоль и поперек, — сказал я. — Это тебя не беспокоит?

— Да откуда он знает, кого проверять?

— Как это откуда? Все твои данные аккуратно записаны в его черном блокнотике.

Попутчик одарил меня очередной хитрой крысиной улыбкой.

— Да, конечно, — согласился он, — в блокнотике все записано. Только зуб даю, что в его памяти ровно ничего не записано. Я в жизни еще не видел фараона с приличной памятью. Иногда они забывают даже собственное имя.

— А при чем тут какая-то память? — удивился я. — Все записано у него в блокноте.

— Да, начальник, записано. Беда только в том, что он потерял свой блокнот. Он потерял и блокнот с моим именем, и талонную книжку, где записан ты.

Он торжествующе показал мне блокнот и талонную книжку, изъятые им из карманов полицейского.

— Это было проще простого, — объявил он с гордостью.

От радости я чуть не врезался в молоковоз.

— Так что у этого фараона нет теперь на нас ровно ничего, — сказал мой попутчик.

— Ты — гений! — воскликнул я.

— Ни имен, ни адресов, ни номера машины — ровно ничего.

— Ты просто великолепен!

— Думаю, нам стоит поскорее свернуть куда-нибудь на проселок, разложить небольшой костерок и сжечь эти поганые книжки.

— Ты просто фантастический мужик! — воскликнул я.

— Спасибо, начальник, — сказал он. — Все-таки приятно, когда твой талант оценивают должным образом.

Зонтичник

(перевод М. Пчелинцева)

Я хочу рассказать вам забавную историю, случившуюся вчера с мамой и со мной. Мне двенадцать лет, и я девочка. Маме моей тридцать четыре, но я уже почти с нее ростом.

Вчера после обеда мама повезла меня в Лондон к дантисту. Дантист нашел у меня дупло. Дупло было в одном из задних зубов, и он запломбировал его почти без всякой боли. Потом мы пошли в кафе. Мама взяла мне банановый сплит[2], а себе чашку кофе. Часов в шесть мы собрались уходить.

Но только мы вышли из кафе, как пошел дождь.

— Нужно поймать такси, — сказала мама.

На нас были самые обычные промокающие шляпы и плащи, а лило как из ведра.

— Почему бы нам, — предложила я, — не вернуться в кафе и не переждать, пока дождь кончится?

Мне очень понравился тамошний сплит, и я не отказалась бы от второго.

— Он никогда не кончится, — сказала мама. — Нужно поскорее домой и обсохнуть.

Мы стояли под дождем и высматривали такси. Такси так и шныряли мимо, но все они были с пассажирами.

— Хорошо бы иметь машину с шофером, — вздохнула мама.

И тут к нам подошел этот человек. Совсем коротышка и очень старый, лет семидесяти или больше. Он вежливо приподнял шляпу и обратился к маме:

— Очень надеюсь, что вы меня извините, прошу буквально минуту вашего времени…

У него были роскошные седые усы, густые седые брови и розовое, сплошь в морщинах лицо. От дождя он укрывался красивым зонтиком.

— Да? — сказала мама, очень холодно и отстраненно.

— Мне хотелось бы попросить вас о маленьком одолжении, — сказал человек. — Об очень маленьком одолжении.

Мама смотрела на него с крайним подозрением. Мама вообще очень подозрительная. Особенное подозрение вызывают у нее две вещи: незнакомые мужчины и яйца всмятку. Срезав верхушку яйца всмятку, она начинает копаться в нем ложкой, словно ожидая найти внутри мышь или что-нибудь вроде. В отношении незнакомых мужчин она придерживается золотого правила, гласящего: «Чем более милым кажется мужчина, тем с большим подозрением нужно к нему относиться». Этот маленький старичок был особенно мил. Он был очень вежливый. Он правильно говорил. Он был хорошо одет. Он был настоящим джентльменом. Я поняла, что он джентльмен, по его обуви. Другая мамина поговорка гласила: «Настоящего джентльмена легче всего различить по обуви». У этого мужчины были прекрасные коричневые туфли.