Еще один день - [10]

После спортивных экзекуций вожатые, обливаясь потом, лежали на футбольном поле, раскинув руки и ноги.

— Столько мучений, и все зря, — задыхаясь, бормотал Эдуард.

— Чего? Ты о чем? — хватал губами воздух его друг.

— Да малышня нас сделала. Вот что.

— Отстань, не подохнуть бы.

— Ненавижу эту горгону очкастую, — простонал Эд, переваливаясь на бок. — Кстати, мэн, я же тебе еще не сказал. Когда я в песок, как последний удод, прыгал, мне Захар звонил.

— Ну и что?

— Да ничего. Орал, зачем они с нами связались и все в этом духе. Упырями нас

обозвал, скотина. Короче, уволили их. И судя по всему, из-за нас.

— Весело. Судя по всему… — ответил Валерка, не поднимая глаз.

7

Уже неделю Эдуард каждое утро ставил на мр-3 плеере какое-нибудь бодрое "сайкобилли" и отправлялся на пробежку. Затем отжимался на брусьях, принимал холодный душ и завтракал.

Эдик влюбился. Алена не отходила от него ни на шаг. Днем они гуляли по берегу моря, по вечерам украдкой тискали друг дружку на дискотеке или уединялись в пустующем домике на окраине лагеря. На обходах она также сопровождала своего избранника, послушно рисуя оценки в журнале. Директорский племяш говорил только о ней и напоминал влюбленного гимназиста из романов девятнадцатого века.

Валерка заскучал. Даже пытался сагитировать сходить в Суходол за вином, но Эдик был решителен и непоколебим.

— Надолго тебя не хватит, — недоверчиво усмехнулся Валера.

— А это мы еще посмотрим, — красовался перед зеркалом Эдуард, — ты смотри,

как бицуха оформилась и живот почти пропал.

— Ты деградируешь, — покачал головой Валерка. — Интересно, а о чем вы хоть

с ней разговариваете? Если не секрет, конечно.

— А вот это уже не твое дело, — обиделся Эд, — о структурализме и герменевтике говорим днями и ночами… Какая тебе разница?

За две недели, проведенные в "Олимпийце", дети успели полюбить вожатых. Они проводили много времени в их домике. В тесной комнатенке порой собиралось более десятка визжащих и непоседливых гавриков. Девочки постарше с большой охотой помогали Валерке заносить в ноутбук результаты соревнований и эстафет. Пацаны слушали рассказы Эдуарда о язычестве и Древней Руси. А своего любимчика, тринадцатилетнего поклонника "Короля и шута" Юрку, Эдик учил играть на гитаре.

— Ты у меня к концу смены Джимми Хендриксом станешь, — обещал директорский племяш.

В благодарность будущие олимпийские чемпионы приносили вожатым фрукты и йогурты, не съеденные в полдник.

В лагерь приехал генеральный директор. Звали его Василий Васильевич Жбанов. Он был крупный, стриженный под "площадку", с недовольным выражением лица и выпяченной квадратной челюстью. Вожак, угодливо посмеиваясь, ходил за ним повсюду, как приклеенный. Не отставал от них и Болтушкин. Он что-то втолковывал, активно жестикулируя, словно в чем-то оправдывался. Жбанов неторопливо прохаживался по территории и со скучающим видом осматривал владения. Казалось, он вовсе не замечал подчиненных.

— И не вздумайте курить! — сквозь зубы проговорил Руслан Вафович, когда делегация проходила мимо домика вожатых.

Племянник неохотно спрятал сигарету в пачку.

— Тьфу ты! — сплюнул Эдуард.

— Ты чего? — спросил Валерка.

— Да противно смотреть, как они лебезят перед этим жлобом. Ты глянь, сбежались ему в ноги поклониться. Овцы. Я с ним утром поздоровался, а он харю свою задрал и проигнорил меня. Дерьма кусок!

После отбоя руководство отправилось на берег жарить шашлык. Играла музыка,

голый по пояс доктор Симаков плясал вприсядку. Повариха, что-то пережевывая,

шинковала овощи для салата. Тренер по самбо Геннадьевич помахивал куском картона над мангалом. Жбанов курил, развалившись в шезлонге. Не хватило водки, послали за самогоном банщика. Покачиваясь и тихо матерясь, он с грехом пополам оседлал велосипед и, укрепив скотчем фонарик на руле, заскрипел педалями в сторону деревни.

— Руслан Вафович! Руслан Вафович! Чепэ! — задыхаясь от волнения, подбежала к вожаку старший воспитатель.

Директор покосился на опьяневшего Жбанова и отошел с ней, придерживая за локоток:

— Что стряслось? Успокойтесь и рассказывайте.

— Я сейчас застукала вашего племянника… в домике… незаселенном… с Аленой. Хоть бы детей постыдились! — отдышавшись, произнесла Ирина Владимировна.

— С какой еще Аленой? В каком домике? Говорите толком, что произошло!

— Этот ваш Эдик, извините за выражение, занимался сексом с племянницей медсестры. Да что же это такое! Не детский лагерь, а дом терпимости!

Лицо вожака позеленело. Желваки заиграли на широких скулах.

— Идите к себе, — прошипел он так, что вздулись жилы на шее, — и ни звука, ясно?

— Я сейчас же доложу Жбанову, — трусливо отступила горгона.

— Только попробуй. Покалечу, — страшно сморщился директор.

Через минуту, высадив дверь ногой, он влетел в комнату. Алена закричала и вскочила с кровати. Едва успев завернуться в простыню, полуобнаженная Офелия выбежала на улицу. Рыдая и путаясь босыми ногами в сырой траве, она что было сил рванула к своему домику.

Руслан Вафович опрокинул койку вместе с Эдиком.

— Дядь?! Ты чего беспредельничаешь?! Мы же взрослые люди! — возмутился племянник, поднимаясь с колен.

Вожак коротко и мощно ткнул его под дых. Эдика переломило пополам, он захрипел и закашлял. В довесок, сложив руки замком, дядя саданул ему между лопаток. Эдуард снова рухнул на колени. Вожак наклонился и схватил его за шею: