Еретическое путешествие к точке невозврата - [137]

Кстати, о монастырях и монашеских орденах я писал в своей книге «Обращение к христианскому дворянству», вы читали её?

— Н-ну… — замялся Вольфгер.

— Жаль, нам было бы легче понять друг друга, но, ничего. Говорят, что после выхода в свет этого трактата монастыри в Германии изрядно опустели — монахи и монахини не пожелали далее влачить бессмысленное существование и ушли в мир. Многие стали заключать браки, обзаводиться детьми.

— Кстати, я не говорил вам, что одна из монахинь, которых нам удалось спасти от банды Штюбнера, выразила желание выйти за вас замуж? — с оттенком ехидства спросил Вольфгер.

— Что-о?! — поперхнулся Лютер. — Но я не собирался…

— Ну да, дело было в доме бургомистра Кранаха, — пояснил Вольфгер. — Герр Лукас предложил одной из монахинь, Катарине фон Бора, у которой не было в Виттенберге родственников, пожить в его доме, пока она не найдёт себе достойного супруга. Фройляйн Катарина спросила, женаты ли вы, и, услышав, что нет, с улыбкой заметила, что сочла бы вас достойным супругом. Я не понял, в шутку или всерьёз она это сказала, но женщин вообще нелегко понять, а уж когда они говорят о браке, в особенности.

— Вот оно, значит, как… — протянул Лютер. — Катарина фон Бора… Мне незнакомо это имя.

— Она сказала, что видела вас, когда вы якобы приезжали в их монастырь.

— Монастырь помню, и аббатису их помню. Жаль, что она приняла такую страшную смерть. А вот монахинь не помню… Впрочем, неважно. Мне невозможно отказать ей. Ведь это я выдвинул тезис об уходе монахов в мир. Я не имею права лгать, совершая поступки, противоречащие моим убеждениям. Ложь — как снежный ком. Чем дольше её катают, тем больше она становится. Мой отец всегда мечтал, чтобы я женился на девушке из благородной семьи. Похоже, надеждам старого Ганса суждено сбыться, правда, самым неожиданным образом, — хмыкнул Лютер. — Господин барон, а… она хорошенькая?

— Пожалуй, фройляйн не в моём вкусе, — осторожно ответил Вольфгер, — но она молода, на вид ей лет двадцать пять, и она вполне сохранила девичье обаяние. Я думаю, Катарина будет хорошей женой и матерью ваших детей.

Лютер облегчённо вздохнул:

— Знаете, это… ну, я хочу сказать, так неожиданно… После ухода в монастырь и принятия обетов я как-то не думал о том, что у меня будет семья, а уж дети… Несомненно, это требует основательных размышлений!

— Я понимаю, женитьба в жизни монаха — дело серьёзное, — улыбнулся Вольфгер, — но, если позволите, я хотел бы вернуть вас к теме нашей беседы.

— Homo sum, humani nihil a me alienum puto![86] — засмеялся в ответ Лютер, вновь усаживаясь на стул.

— Я хотел бы задать вам ещё один вопрос, доктор, — нерешительно сказал Вольфгер, — но не знаю, как к нему подобраться. Возможно, он покажется вам ну…

— Что такое? Говорите смелее!

— Ну, хорошо… Как вы думаете, ваше учение… евангелизм… оно не могло послужить причиной того, что Он отнял свою руку от нашего мира?

— Иными словами, вы предполагаете, что Реформация приблизила сроки конца света? — прищурился Лютер.

— Я не знаю, я спрашиваю… Но ответ на этот вопрос хотел бы получить и его королевское высочество курфюрст…

— Так в этом, значит, и состоит цель вашего посольства! Понятно теперь!

Лютер тяжело вздохнул.

— Сколько бессонных ночей я провёл в молитвах и раздумьях! Сколько раз, обливаясь слезами, я вопрошал: «Один ли я мудр, господи?!» Я крепок в вере, и когда в Вормсе сказал, что на том стою и не могу иначе, не кривил душой. Знаете, я больше боюсь своего сердца, чем римского Папу с кардиналами. У меня внутри свой Папа — моё «я», и в этом смысле я чист перед Богом. Но всё-таки меня не оставляет мысль: а вдруг всё то, что я написал и сделал, всё то, что я проповедовал, всё это — по дьявольскому наущению? Ведь такая глыба сдвинулась! Временами мне бывает до оторопи страшно.

Когда я служил свою первую мессу, я с трепетом и надеждой ждал, что на меня снизойдёт Божья Благодать. Но увы… Она не снизошла ни тогда, ни позже. Я вообще не испытал её ни разу, входя в храм. И это повергает меня в тяжкие раздумья. К моим душевным терзаниям добавляется ещё и то, что мои идеи, мои труды некоторые понимают неправильно! Ведь сказано:

Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нём соблазна;

А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идёт, потому что тьма ослепила ему глаза.[87]

И ещё сказано:

Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь.[88]

Но вот сегодня мы видели главаря анабаптистов Макса Штюбнера, который полагает грабежи и убийства богоугодным делом и проповедует насилие. Его грехи и заблуждения чудовищны, а он готов идти за них на смерть. Его вера ужасна и богопротивна, но это его вера. Я и не предполагал, что живое дерево Реформации даст такой уродливый побег. К несчастью, анабаптистов в Германии много, очень много. Не все они разделяют взгляды Штюбнера, но я считаю себя в ответе и за них. А ведь есть ещё крестьянская армия бесноватого Томаса Мюнцера, безбожника и кровавого преступника! Весной, когда сойдёт снег, я собираюсь отправиться по городам и весям Саксонии, буду пытаться разъяснять заблуждения, возвращать заблудших на путь истинной веры.