Эпиталама - [22]

— Я смотрю, ты совсем забросила музыку, — сказала госпожа Дегуи: очки ее опустились к вышиванию, но глядела она совсем в другую сторону.

Она продолжала:

— Я уверена, что Луиза сама хотела уйти. Я заметила это, когда давала ей расчет. Эти девчонки, стоит им куда-нибудь устроиться, тут же начинают думать о том, как бы уйти на другое место. Шила она хорошо. Но лгала не меньше, чем Натали. Просто невероятно, сколько она могла всего насочинять, чтобы вернуться на час позднее.

Госпожа Дегуи отложила вышивание.

— Что-то лампа плохо светит сегодня.

Берта увидела, что Альбер вошел в дом. Она чувствовала, что он поднимается к ней.

Она уселась в глубине комнаты в кресло, совсем близко к стене, словно хотела приблизиться к Альберу, минуя разделявшее их, вибрирующее и физически ощутимое пространство.

— А ты не находишь, что эта лампа плохо светит? — спросила госпожа Дегуи, снова откладывая вышивание.

— Тебе нужно бы купить электрическую, — с усилием произнесла Берта.

— Куда ты ушла? — спросила госпожа Дегуи.

Ослепленная пламенем лампы, на которую она только что смотрела, госпожа Дегуи поискала Берту глазами в темной глубине гостиной.

— Я тут сижу.

— В твои годы я никогда не сидела. У меня всегда было какое-нибудь дело.

— Ну хорошо! Я встану! Ты не хочешь, чтобы я стояла, ты не хочешь, чтобы я сидела.

Берта неслышными шагами направилась в прихожую, не отрывая глаз от двери, как будто видела за ней Альбера.

— Берта! Позови Ортанс!

Берта посмотрела в окно. И увидела Альбера, который садился в машину.

Стены тут же остыли, и воздух вокруг нее заледенел. Привычные слова, паузы, образ старости, знакомые звуки сразу показались ей еще более унылыми.

— Ну, иди же, дочка!

— Ты хочешь, чтобы она пришла! — сказала Берта, уходя потяжелевшей походкой. — Но зачем?

Кончив ужинать, госпожа Дегуи положила руку на стол.

Берта резко встала. Она хотела с кем-нибудь поговорить. Она вошла к себе в комнату, села за свой маленький письменный стол и написала Мари-Луизе.

«Я пишу тебе сегодня уже во второй раз, и ты можешь подумать, что в Париже у меня много свободного времени, чтобы писать подругам. Ты права, времени у меня действительно много, поэтому я часто чувствую себя одинокой. Ты же ведь знаешь, с кем я провожу вечера. Казалось бы, сколько всего можно рассказать матери, но она не умеет слушать. Родители не интересуются по-настоящему своими детьми. Их жизнь прошла. А все остальное ничего, кроме скуки, у них не вызывает. Сегодня вечером по поводу одной моей фразы, сказанной об Эмме, мама заметила: „Такова жизнь“. Эти слова вырвались у нее как-то походя, по привычке, и показались мне пустой банальностью. Настоящая жизнь слишком далека от нее. Если ее что-то и интересует, так это мелкие сиюминутные заботы, вытеснившие все былые чувства и воспоминания. Я тоже живу настоящим, но оно у меня содержательно и осмысленно. Я ближе к реальности, чем она, — при всей моей молодости, я лучше понимаю жизнь, чем те, кто разглагольствует о своем жизненном опыте…»

Не зная, как закончить эту фразу, она перечитала письмо.

* * *

Берта ходила по коридору. Она остановилась и прислушалась: из комнаты доносился голос госпожи Дегуи.

Берта вернулась в гостиную, потом снова прошла мимо комнаты матери.

«Они все разговаривают, — подумала она. — Значит, я не вызываю у них никакой тревоги? Мама может совершенно спокойно беседовать. И не знает, что со мной происходит нечто серьезное, не видит, что я грустна, беспокойна, молчалива».

Берта резко толкнула дверь комнаты, словно собиралась крикнуть, позвать на помощь, прервать эту беседу ни о чем. Однако она лишь посмотрела на Ортанс, которая отступила к кровати.

— Что с тобой? — спросила мадам Дегуи, увидев надутое лицо Берты.

— Ничего.

Она потрогала подсвечник на камине и сказала:

— Погода ужасная.

Берта вышла из комнаты, прошла в гостиную и машинально подошла к окну. Было пять часов.

— Каждый день дождь! — сказала она вслух самой себе.

И тут заметила Альбера.

Еще никогда он не приходил так рано. «Может, ему надо сказать мне что-нибудь важное? — подумала Берта. — Почему бы мне не выйти? Ведь в Нуазике я считала обычным делом разговаривать с ним!»

Мысль, которая раньше представлялась ей совершенно недопустимой, внезапно показалась абсолютно естественной. Неслышными шагами она побежала за своей шляпкой, бесшумно открыла входную дверь и тихонько прикрыла ее за собой, не захлопывая.

Когда Берта подошла, Альбер смотрел в сторону окна. Он вышел из-под фонаря и скользнул к ней под зонтик.

— Давайте отойдем к стене, в этот вот темный угол. Наконец-то вы пришли! Ну и дождь! — сказал он, дотрагиваясь до мокрой руки Берты.

— Я не могу здесь оставаться, — сказала она.

Струящиеся потоки воды превращали все вокруг них в безлюдное пространство. Прижавшись к Альберу, укрывшись от всего мира в его объятиях, Берта вдруг ощутила его поцелуй, торопливый и нежный, и убежала.

Вернувшись домой, она размышляла: «Завтра я с ним поговорю. Не надо ему больше сюда приходить. Появляясь в окне, я подарила ему надежду. Теперь я должна откровенно объясниться». И она снова настойчиво повторяла: «Мой долг — поговорить с ним».