Эпиталама - [21]
Берта, раздраженная оттого, что мать по слабости покрывала оплошности Ортанс, подходя к застекленной двери, резко сказала:
— Посмотри! Цветы так и остались на балконе… Что, Ортанс оставит их там на всю ночь?
Дождя уже не было, его стук прекратился. В луже под фонарем Берта увидела расходящиеся в стороны круги воды, словно там шевелились водяные насекомые.
— Работать ты не собираешься? — спросила госпожа Дегуи, сидевшая с вязанием у лампы.
Проворное мелькание длинных спиц как-то не сочеталось с ее сонным видом.
— По вечерам я вижу не так хорошо, — сказала она после паузы, обращаясь как бы к самой себе. — Что, Луиза еще не вернулась? Я послала ее на почту. Думаю, что письма там принимают до шести.
— До половины седьмого, — ответила Берта, наблюдая за человеком под фонарем.
— Я не совсем довольна этой девушкой… Что это там такое? — сказала госпожа Дегуи, словно внезапно разбуженная сквозняком, от которого хлопнула дверь.
— Я только внесла папоротник, — сказала Берта, ставя растение на камин, и, будто от кого-то прячась, прошла в глубь комнаты.
Она узнала Альбера. Этот человек, которого она, как ей казалось, забыла, вдруг появился вновь. Что ему нужно? Ночью, в зимнем пальто, у него был вид незнакомого прохожего.
Потом ей пришло в голову, что он, может быть, приходит каждый вечер; она вспомнила его нежный, теплый взгляд и подумала о его верном сердце.
На следующий день на уроках Берта была рассеянна. Она хотела, чтобы занятия закончились быстрее, и эти нескончаемые утренние часы, отделявшие ее от вечера, поскорее прошли. С приближением вечера образ Альбера становился все более отчетливым: то было уже не смутное воспоминание, которое гонят из головы; она ясно слышала его голос, видела вновь его взгляд, ощущала его присутствие.
Берта надела свой домашний фартучек, открыла дверь в кухню, где Луиза гладила белье.
— А мадам ушла давно?
— Она только что вышла вместе с Ортанс, — ответила румяная, с томными глазами горничная, продолжая водить утюгом по складкам ночной рубашки.
Берта вошла в гостиную. Посмотрела в окно, чтобы узнать, который час. Она волновалась, но не очень понимала, чего ждет. Походив по комнате, она зажгла свет, отодвинула стул, который Ортанс всегда ставила слишком близко к дивану, сложила стопочкой свои нотные тетради на фортепьяно.
Потом прошла через столовую, взяла с буфета свой портфель и отнесла к себе в комнату обернутые голубой бумагой учебники. На глаза ей попалась шляпка, она вспомнила, что хотела переделать ее; померила ее и посмотрелась в зеркало. «Этот бант слишком плоский; он придает мне какой-то унылый вид», — подумала она и подняла кончики банта вверх.
Вдруг, словно опять забыв, который сейчас час, она побежала в гостиную и подошла к окну. Было уже около шести. Ее охватило что-то похожее на страх, и она отступила в глубь гостиной.
Она заметила на спинке кресла помятое кружево и отнесла его на кухню.
— Надо постирать.
Затем она быстро вернулась в салон. Погасила лампу. Свет фонаря с улицы освещал окна и камин.
Укрывшись в тени, прижавшись лицом к окну, Берта стала ждать. Она все время смотрела на часы; казалось, что именно они — виновники происходящего и что Альбер появится под фонарем ровно в шесть часов.
Но он не пришел. А она все ждала и ждала.
— Ты здесь, Берта? — спросила мадам Дегуи, темный силуэт которой неясно вырисовывался в дверном проеме. — Тебе же ничего не видно.
Иногда он приходил. Теперь Берта смело показывалась в окне и даже улыбалась, как если бы он мог разглядеть ее лицо. Он стоял некоторое время на виду, под самым фонарем, потом удалялся в сторону зажатой заборами улицы, но затем снова появлялся в тусклом фонарном свете. «Он хочет, чтобы я вышла, — думала Берта. — Что за глупость!» Когда она была в гостиной одна, то показывала ему, отрицательно качая головой: нет.
Дома она чувствовала себя в безопасности, и ее забавлял этот немой диалог: однако она боялась неожиданной встречи на улице. Остерегаясь наткнуться на Альбера перед самым домом, она избегала теперь после занятий заходить к Алисе, а для Одетты сочинила длинную историю, чтобы у той не возникло желания вновь их сблизить.
— Что ты там все время рассматриваешь, в этом окне? — спросила госпожа Дегуи.
— Ничего. Просто смотрю, как идет дождь.
Берта знала, что не увидит Альбера, но не могла отвести взгляда от улицы.
Он не приходил уже целый месяц. Каждый вечер, отходя от окна, она говорила себе: «Все, больше смотреть не буду». Она хотела забыть его. Ей казалось, что это легко. Однако на следующий же день, когда ночь предъявляла свои права и в комнатах становилось темно, она подходила к окну, размышляя: «А может, он болен?»
— Я все думаю, не побоится ли Брижит отправиться в путь, — сказала госпожа Дегуи.
— Надо бы дождаться ответа Эммы, прежде чем увольнять Луизу, — ответила Берта.
— Нет, все, я больше не хочу никаких парижанок! А то приходится и за работой их следить, и за тем, куда они идут.
У дома остановилась машина; из нее вышел Альбер. Он подошел к фонарю и поднял голову к окну. Берта не смогла сдержать приветственного жеста, ее сердце рвалось туда, в ночь, к этой человеческой тени под зонтом.
Романы «Эпиталама» и «Клер», написанные одним из самых ярких и значительных писателей современной Франции Жаком Шардоном (1884–1968), продолжают серию «Библиотека французского романа». В своих произведениях писатель в тонкой, лиричной манере рассказывает о драматичных женских судьбах, об интимной жизни семьи и порою очень непростых отношениях, складывающихся между супругами.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Французская писательница Луиза Левен де Вильморен (1902–1969) очень популярна у себя на родине. Ее произведения — романтические и увлекательные любовные истории, написанные в изящной и немного сентиментальной манере XIX века. Герои ее романов — трогательные, иногда смешные, покорные или бунтующие, но всегда — очаровательные. Они ищут, требуют, просят одного — идеальной любви, неудержимо стремятся на ее свет, но встреча с ней не всегда приносит счастье.На страницах своих произведений Луиза де Вильморен создает гармоничную картину реальной жизни, насыщая ее доброй иронией и тонким лиризмом.
Жорж Сименон (1903–1989) — известный французский писатель, автор знаменитых детективов о комиссаре Мегрэ, а также ряда социально-психологических романов, четыре из которых представлены в этой книге.О трагических судьбах людей в современном мире, об одиночестве, о любви, о драматических семейных отношениях повествует автор в романах «Три комнаты на Манхэттене», «Стриптиз», «Тюрьма», «Ноябрь».
Борис Виан (1920–1959) — французский романист, драматург, творчество которого, мало известное при жизни и иногда сложное для восприятия, стало очень популярно после 60-х годов XX столетия.В сборник избранных произведений Б. Виана включены замечательные романы: «Пена дней» — аллегорическая история любви и вписывающиеся в традиции философской сказки «Сердце дыбом» и «Осень в Пекине».