Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - [4]

Я перевел взгляд с одного на другого. Толстяк возился с сигаретой. Комиссар презрительно отбросил мой недействительный паспорт и посмотрел на коллегу. Я как раз остановил свой взгляд на комиссаре, когда толстяк заговорил. Его голос заставил меня подпрыгнуть от изумления, ибо, оказывается, обладатель этих толстых губ, массивной челюсти и необъятного торса изъяснялся писклявым тенорком.

— Что это за гражданские беспорядки, в ходе которых погибли ваши отец и брат? — спросил он.

Говорил он медленно, тщательно подбирая слова, словно опасался, что голос сорвется. Когда я повернулся к нему, чтобы ответить, он как раз зажигал сигарету, словно это была сигара, и сдувал дым с горящего конца.

— Они активно выступали на стороне социалистов, — сказал я.

— Ах вот оно что! — выдохнул комиссар так, будто теперь ему все стало ясно. — Полагаю, это многое объясняет… — хмуро заговорил он.

Но толстяк предостерегающе вскинул руку. Ладонь у него была меленькая и пухлая, со складками на кисти, как у ребенка.

— Какие языки вы преподаете, месье Водоши? — мягко спросил он.

— Немецкий, английский и итальянский, случается и венгерский. Не понимаю, однако, какое это имеет отношение к моему паспорту.

Это замечание он пропустил мимо ушей.

— В Италии бывали?

— Да.

— Когда?

— Ребенком. Мы туда ездили на праздники.

— А при нынешнем режиме бывали?

— По понятным причинам — нет.

— Во Франции у вас знакомые итальянцы есть?

— Один, он работает в той же школе, что и я. Тоже учитель.

— Его имя.

— Филиппино Росси.

Я заметил, что комиссар сделал пометку в своем блокноте.

— Больше никого?

— Нет.

Все это непонятно. К чему они клонят? Какое отношение к моему паспорту имеют итальянцы? Знать бы тогда, что ответа на этот вопрос мне придется ждать долго.

— Вы фотографируете, месье Водоши? — снова подал голос комиссар.

— Как любитель.

— И сколько у вас фотоаппаратов?

Фантастика.

— Один. Однако не откажите в любезности объясниться… — начал было я.

Комиссар раздраженно подался ко мне и грохнул кулаком по столу.

— Вы здесь для того, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их, — отрезал он и, помолчав немного, повторил: — Так один, говорите?

— Да.

— Какой марки?

— «Цейсс Контакс».

Он потянул на себя ящик стола.

— Этот?

Я узнал свой бесценный аппарат.

— Он самый, — взорвался я. — Хотелось, однако же, знать, какое у вас право покушаться на мои вещи! Прошу немедленно вернуть. — Я протянул руку.

Комиссар снова убрал фотоаппарат в ящик.

— Спокойно, спокойно. Итак, других фотоаппаратов у вас нет?

— Я уже ответил на этот вопрос. Нет!

На лице комиссара мелькнула торжествующая улыбка. Он снова открыл ящик.

— В таком случае, мой дорогой месье Водоши, как вы объясните тот факт, что деревенский аптекарь получил от вас на проявку эту кинопленку?

Я с удивлением уставился на него. На столе, между его ладонями, лежали проявленные негативы пленки, которую я передал аптекарю. С того места, где я сидел, при свете, проникающем через окно, можно было увидеть пробные снимки, всего две дюжины, с изображением одного и того же объекта — ящериц. Увидев вновь появившуюся на лице комиссара ухмылку, я рассмеялся поелику возможно язвительно.

— Вижу, — покровительственно заметил я, — вы не фотограф, месье. Это не кинопленка.

— Ах вот как? — скептически протянул он.

— Именно так. Признаю, некоторое сходство имеется. Но кинопленка на миллиметр уже. У вас же в руках стандартная катушка для фотоаппарата «Контакс», тридцать шесть кадров, тридцать шесть на двадцать четыре миллиметра.

— Таким образом, эти снимки были сделаны тем аппаратом, что был у вас в комнате.

— Разумеется.

Наступило многозначительное молчание. Я заметил, как толстяк и комиссар обменялись взглядами. Затем снова заговорил толстяк:

— Когда вы приехали в Сен-Гатьен?

— Во вторник.

— Откуда?

— Из Ниццы.

— А когда вы уехали из Ниццы?

— Поездом в 9.29.

— И добрались до «Резерва»?..

— Прямо перед ужином, около семи.

— Но поезд из Ниццы прибывает в Тулон в три тридцать. Автобус оттуда отправляется в Сен-Гатьен в четыре. Где же вы были все это время?

— Это просто смешно.

Он метнул на меня быстрый взгляд. В его маленьких глазках застыла холодная угроза.

— Отвечайте на мой вопрос. Где вы были все это время?

— Отлично. Я оставил чемодан в камере хранения на вокзале и пошел прогуляться по берегу. В Тулоне я оказался впервые, а в шесть отходил еще один автобус.

Он задумчиво вытер шею.

— Сколько вам платят, месье Водоши?

— Тысячу шестьсот франков в месяц.

— Не слишком много, да?

— Увы.

— А «Контакс» — дорогой аппарат.

— Хороший.

— Не сомневаюсь. Я спрашиваю: сколько он стоит?

— Четыре с половиной тысячи франков.

Он негромко присвистнул:

— Ничего себе. Получается, едва ли не ваша трехмесячная зарплата, верно?

— Верно. Но я люблю фотографировать.

— Весьма дорогостоящее хобби. И как вам только удается при подобной зарплате так жить? Отпуск в Ницце, отель «Резерв»! Мы, бедные полицейские, такого себе позволить не можем, правда, комиссар?

В голосе его прозвучала откровенная издевка. Комиссар насмешливо захихикал. Я почувствовал, что краснею.

— На аппарат я копил деньги, — горячо запротестовал я. — Что же касается каникул, то это первые за пять лет. На них я тоже откладывал.