В небе бесцельно летали птицы. Такой уж это был денек — предвестник скорого конца лета. Некоторые кружились аккуратными стайками, другие — тучами, а в самой вышине — одиночки, не любящие коллектив.
Я отвернулся от окна. Мой посетитель из посольства продолжал жаловаться на жизнь.
— Париж живет в прошлом, — насмешливо говорил курьер. — Мане в опере, Дега на балете. Эскофье готовит, Эйфель строит, слова Дюма, музыка Оффенбаха. О-ля-ля, наш Париж веселится, месье, отдельные кабинеты гарантируют конфиденциальность, а Шлиффен ничего не планирует.
— Они не такие, — возразил я. Несколько птиц подлетели к окну, решая, склевать или не склевать зернышки, которые я насыпал на подоконник.
— Все, кого я встречал, именно такие, — заявил курьер. Он тоже перестал смотреть на горбатые крыши и, отворачиваясь от окна, заметил кусочек белой штукатурки на рукаве. Курьер стряхнул кусочек с таким раздражением, будто это сам Париж посягнул на него. Он одернул аккуратный жилет с широкими лацканами, а затем сел на стул, предварительно осмотрев сиденье. Как только он отошел от окна, птицы вернулись и принялись клевать насыпанный мной корм.
Я пододвинул курьеру кофейник.
— Настоящий кофе, — прокомментировал он. — Похоже, французы нынче пьют только растворимый.
На сем, удовлетворившись соблюденным мной этикетом, он расстегнул лежавший на коленях портфель. Это был большой черный портфель с кучей документов, один из которых он протянул мне.
— Прочтите в моем присутствии. Я не могу вам это оставить.
— Секретные сведения?
— Нет, ксерокс сломался, так что это единственный экземпляр.
Я прочел бумагу, оказавшуюся обычной докладной, и вернул курьеру.
— Полная чушь, — сказал я. — Извините, что вам пришлось тащиться ко мне с этой ерундой.
Он пожал плечами:
— Зато появился повод уйти из конторы. К тому же совершенно ни к чему, чтобы люди вроде вас все время ходили в посольство.
Этот курьер был новеньким. Все они так начинают. Крепко сбитые молодые люди с настороженным взглядом, старающиеся доказать свою полезность. А еще всяческим образом демонстрирующие, что Париж им безразличен. Ближайшие часы пробили два и распугали птиц.
— Романтика, — сказал курьер. — Не понимаю я, что в Париже романтичного, кроме парочек, целующихся на улице, потому что город перенаселен и им больше некуда податься. — Он допил кофе. — Кофе превосходный. Ужинаете сегодня в городе?
— Да, — ответил я.
— С вашим приятелем-художником Бирдом?
Я одарил курьера взглядом, которым англичанин одаривает англичанина. Курьер неловко поерзал.
— Послушайте… Вы только не подумайте… то есть… вы не… ну, это…
— Да не оправдывайтесь вы, — сказал я. — Конечно, я под наблюдением.
— Я просто вспомнил, как вы говорили, что всегда ужинаете по понедельникам с Бирдом, художником, заметил у вас на столе отложенную книгу Скиры по искусству и предположил, что вы собираетесь вернуть ее Бирду.
— Правильная догадка, — кивнул я. — Вам следовало бы работать на моем месте.
Курьер, улыбнувшись, покачал головой:
— Вряд ли. Пришлось бы постоянно общаться с французами. Хватит с меня и того, что вечером приходится вращаться среди них.
— Французы хороший народ, — заметил я.
— Вы сохранили конверты? Я принес раствор йодида калия.
Я протянул ему полученные за предыдущую неделю почтовые конверты. Он достал флакончик и аккуратно обработал конверты.
— Заклеены повторно с помощью крахмала. Каждое чертово письмо. Слишком тщательная работа, чтобы быть случайностью. Будьте осторожны.
Он убрал в портфель конверты с проступившими в результате химической реакции коричневыми пятнами.
— Не стоит оставлять их тут.
— Не стоит, — ответил я и зевнул.
— Не понимаю, чем вы занимаетесь целыми днями, — сказал курьер. — Как находите себе занятие?
— Ровным счетом ничем, разве что варю кофе тем, кто интересуется, чем я весь день занимаюсь.
— Ага, ну что же, спасибо за ленч. Старая грымза отлично готовит, хоть и вскрывает над паром вашу корреспонденцию. — Он подлил нам обоим еще кофе. — Для вас есть работа. — Он добавил в кофе нужное количество сахара и протянул чашку мне. — Речь идет о человеке по фамилии Датт, который заходит сюда, в «Пти-Лежьонер». Это тот самый, что сегодня во время ленча сидел напротив нас.
Повисла пауза, затем я спросил:
— И что вы хотите о нем узнать?
— Ничего, — ответил курьер. — Мы ничего не хотим о нем узнать, мы хотим передать ему информацию.
— Напишите адрес и отнесите на почту.
Курьер кисло улыбнулся.
— Он должен быть уверен в полной достоверности этих сведений.
— Что за сведения?
— Информация о выпадении радиоактивных осадков, начиная со взрыва в Нью-Мехико до самых последних испытаний. Здесь также отчеты из госпиталя в Хиросиме и о пострадавших при бомбардировке, и различные сведения о воздействии радиоактивных осадков на клетки и растения. Для меня все это слишком сложно, но вы можете с ними ознакомиться, если ваши мозги в состоянии это переварить.
— А что мы с этого будем иметь?
— Ничего.
— Мне необходимо знать, сколько времени уйдет на вычленение дезы. Эксперт увидит за минуту? Экспертная комиссия за три месяца? Раз уж мне предстоит подложить эту бомбу, я должен знать длину запала.
