Прошло двенадцать лет после смерти Энрико. Глории было 13 лет, а Жаклин — 7, когда меня опять уговорили выйти замуж. Я послушалась, и снова мой брак оказался неудачным. Очевидно, иначе и быть не могло. Смерть не расторгла моего союза с Энрико. Остальные казались тенями в сравнении с его вечной реальностью, и превращение тени в реальность было невозможно.
Вот уже двадцать три года, как умер Энрико, но я все еще получаю письма от незнакомых мне людей, любящих и помнящих его. Они вспоминают о встречах с ним, о том, как он рисовал на них карикатуры, просят подтвердить ту или иную легенду о нем, предлагают памятные вещи, сохраненные ими. После войны многие спрашивали о его могиле. Однажды я получила письмо из Неаполя от неизвестного мне американского солдата:
«Имя Карузо — неотъемлемая часть этого города. В первый же день, когда я вышел осмотреть Неаполь, гид в соборе «Сан Франческо ди Паола» сказал, что здесь проходило отпевание Карузо. Через неделю мне удалось найти сержанта, с которым я смог поехать на машине на кладбище, где мы искали могилу Карузо. Было поздно. Шел небольшой дождь, и на кладбище было очень тихо. Мы оба никогда не забудем момента, когда гид подвел нас к великолепному белому мавзолею и гордо произнес: «КАРУЗО».
Почтив молчанием память великого человека, мы с сержантом устало пошли обратно, обрадованные тем, что война не уничтожила все эти святыни, которые люди создали, чтобы вспоминать о прошлом и вдохновляться ими на будущее».
Больше половины своей жизни я живу воспоминаниями о трех недолгих годах, которые хотела забыть сразу после смерти Карузо и которые потом постоянно воскрешала в памяти. Эту книгу я закончила писать в день его рождения — ему был бы сейчас семьдесят один год. Я сижу около радиоприемника и слушаю его великолепный голос. Идет передача, посвященная Карузо. Он был бы взволнован и сказал бы:
— Я рад, что меня помнят, хотя прошло так много лет.
25 февраля 1944 года.
Нью-Йорк.
