Элмет - [64]

Кэти наклонилась вперед, уперлась подбородком в колени и стала рассеянно перебирать пальцами шнурки на своих ботинках.

— Вот так, — сказала она, — с тех пор это все и тянулось.

— Почему ты не сказала Папе?

— Потому что это касалось только меня. Свои проблемы надо решать самой. Я же не могу бегать к Папе всякий раз, когда случится какая-нибудь неприятность. Пора уже стать самостоятельной.

— Но не в таких случаях.

— Именно что в таких. Этим я тоже вносила свой вклад. У Папы и без того было забот невпроворот. Они с Юартом и прочими занимались более важными вещами. Прайсы наседали на нас со всех сторон, и это была моя часть общей борьбы. И потом, Папа ведь не всегда будет рядом. А даже если и будет, это все-таки моя жизнь и мое тело, и мне тошно думать, что всякий раз при выходе в большой мир я буду бояться всего вокруг. Потому что, Дэнни, так оно и происходит. А я не хочу быть такой. Я не хочу бояться. Но все время думаю о Джессике Харман, которую утопили в канале, и о других женщинах из новостей в телевизоре и газетах — голых, в грязи и крови, посиневших, изувеченных, — которых находят в лесах, находят в канавах или не находят никогда. Порой меня прямо заклинивает на таких мыслях. А иногда — на мыслях о том, что я могу стать одной из них. Я взрослею, и скоро мое тело станет похожим на их тела. Я не хочу сгинуть в канаве. Я не хочу этого так же сильно, как ты не хочешь быть кулачным бойцом, вроде Папы, или работягой на ферме, сортирующим картошку до тех пор, покуда твою руку не затянет и не разжует какой-нибудь поганый механизм из грязи, железа и стали. Все мы рано или поздно дорастем до своих гробов, Дэнни. И я увидела, как дорастаю до своего.

Я взял сестру за руку. Пока она рассказывала, свет за окошками вверху померк из-за плывущих парадным строем пепельно-серых туч. Жара стояла уже много дней. Воздух был горячим, влажным и густым, а теперь облачные массы закупоривали эту духоту, как каменная крышка, надвигаемая на саркофаг.

Глава двадцать первая

Мы провели в сарае остаток этого дня, ночь и следующий день, но почти все время спали, свернувшись в один клубок, как гусеница на листе. Нам приносили еду. Хлеб с джемом на завтрак, две разогретые в микроволновке пиццы на ужин. Ничего подобного мы не ели уже много месяцев, со времени школьных ланчей. Я не привык к такому количеству белого хлеба. Мои внутренности ныли. А нервы были натянуты до предела.

Люди, приносившие еду, были нам незнакомы. И всякий раз это был кто-то новый. Они входили, шаркая ногами, ставили поднос и удалялись. Когда открывалась дверь, я смотрел мимо них наружу, но ничего стоящего внимания там не замечал. Каждая картинка была копией предыдущей, разве что еще более унылой и тусклой. Никакого движения на заднем плане, никаких перемен, способных вызвать беспокойство или оживить надежду.

Вечером второго дня к сараю подошли трое мужчин. Лязгнули открываемые засовы, повернулся в замке ключ. Но мужчины остались снаружи.

— Выходите, — сказал тот, что стоял в центре и чуть впереди других.

— Куда мы пойдем? — спросила Кэти.

— Выходите без разговоров. Скоро сама все узнаешь, цыпочка.

Ни я, ни Кэти не сдвинулись с места.

— Вам так и так придется пойти с нами, — сказал все тот же мужчина.

Он пытался выглядеть угрожающе, но чувствовалось, что реальной власти он не имеет. Такие вещи легко угадываются даже при мимолетном контакте. Чуть дрогнувший голос, на мгновение опущенный взгляд, проблеск сочувствия.

— Вы пойдете или по-хорошему, или по-плохому, — сказал он.

— Понятно. Еще бы. Что ж, тогда просто скажите, куда нас поведут, и мы, возможно, пойдем по-хорошему, годится?

Этот тип быстро взглянул влево и вправо в поисках поддержки. Один из его спутников пожал плечами. Другой молча таращился на Кэти.

— Мы отведем вас к мистеру Прайсу.

— Вот оно что, — промолвила Кэти. — Раз такое дело, грех не пойти.

Она поднялась, и я вслед за ней.

— Это будет считаться «по-хорошему»? — спросила она, когда мы перешагнули порог.

Он вполне мог бы отвесить ей подзатыльник, но побоялся — это было заметно. По габаритам она, конечно, не шла с ним ни в какое сравнение, но моя сестра всегда умела себя поставить. Силу можно обрести и через правду: откровенно говоря все, что думаешь. Высказываясь напрямик.

В сопровождении этой троицы мы прошли через сад позади дома. Там было еще немало сарайчиков и флигелей разного назначения: для инвентаря, для обуви, для ружей. Мы петляли между ними, овощными грядками и теплицами. Конвоиры вели нас не к заднему крыльцу, а вокруг дома по узкой гравийной дорожке. Так мы достигли фасада с овальной площадкой перед ступенями, ведущими к помпезной двустворчатой двери. На площадке были припаркованы семь или восемь автомобилей разного типа. Среди них я узнал «лендровер» и «ягуар» Прайса. Там же были грузовые фургоны и пикап с каким-то объемистым грузом в кузове под брезентом.

Рядом с машинами стояли полтора десятка мужчин, держа руки в карманах темных курток. В центре этой группы находился Прайс, который молча смотрел куда-то в пространство за высокой живой изгородью на границе его усадьбы.