Елизавета I - [15]

Когда Елизавета объявила им, что предпочитает остаться девицей, она увидела на одних лицах гнев и разочарование, а на других — недоверие и циничные ухмылки. Она выставила на посмешище испанского посла и инфанта, которого тот представлял, и обманула своих советников. Большинство из них полагали, что причины этого чисто политические, и были правы; как думали другие, причина в Роберте Дадли, в которого, по слухам, королева была влюблена.

Они и в самом деле были любовниками — во всех смыслах, кроме общепринятого. Она позволяла ему всё больше при том условии, что он не потребует от неё самого главного.

Опасность забеременеть была слишком очевидна, чтобы особо о ней говорить; Елизавета не желала рисковать, и всё же по крайней мере с Дадли она не стала притворяться, будто её целомудрие продиктовано соображениями морали. Если бы она могла завести любовника, этим любовником был бы он. Эти слова, вырвавшиеся у неё в минуту страстного забытья, утолили честолюбие Дадли и сделали правила, по которым строились их странные отношения, не только вполне терпимыми, но и единственно возможными.

Елизавета не желала стать его любовницей, и он перестал побуждать её к этому, так как у него зародился невероятно честолюбивый замысел: сделать её своей женой. Он с ужасом наблюдал за ходом сватовства инфанта Карлоса, боясь, что политические соображения и требования советников заставят её совершить шаг, после которого она окажется вне пределов его досягаемости. Однако чем дольше тянулись переговоры, чем больше послов и политиков добивались для Карлоса руки Елизаветы, тем больше Дадли уверялся: ни одному мужчине не под силу завоевать Елизавету, если она к нему безразлична.

Чтобы окончательно увериться в этом, он для виду ревновал, насмехаясь над «бумажным сватовством», как он называл эти переговоры, и терпеливо ждал, пока она сама не увидит очевидного способа решить их проблему. Как только она поймёт, что ей нужно выйти замуж, ибо такова воля народа, и станет выбирать мужа себе по вкусу, ему потребуется помощь всех придворных, чьей дружбой он сможет заручиться и кого сможет привлечь под свои знамёна. В его быстром и неразборчивом в средствах уме всё уже было распланировано. С Эми он разведётся — он с ней почти не виделся, поскольку запретил ей приезжать в Лондон. Она согласится, ведь Эми никогда и ни в чём ему не перечит. И тогда он, Роберт Дадли, станет супругом королевы, а может быть, даже королём Англии. Даже его отец, который в царствование Эдуарда считался некоронованным королём, не мог и мечтать о столь дерзновенных замыслах.

Если намерения Дадли и оставались тайной для Елизаветы, для её советников они были очевидны. Худшее из того, чего боялся Сесил, воплощалось в жизнь, и неприязнь родовитого дворянства к жаждущему возвыситься выскочке стала движущей пружиной клики, которую сколотил против Дадли граф Сассекс. Это был человек средних лет, мужественный и проницательный; он помогал Елизавете, когда та была узницей Тауэра, и она ценила его мнение. Вместе с тем она настолько не выносила критики в свой адрес, что остальные члены государственного совета, включая Сесила, с радостью избрали Сассекса своим вестником.

Когда он попросил у королевы личной аудиенции, она играла на клавесине в окружении придворных дам.

У Елизаветы было хорошее настроение; её умиротворяли нежная мелодия и сознание своей искусности в музыке, а также воспоминания о том, какое лицо было у испанского посла, когда она заявила, что не желает выходить замуж за инфанта из-за его веры, а кроме того, она вообще не расположена за кого-либо выходить замуж.

— Милорд Сассекс, госпожа.

Елизавета не перестала играть; она хорошо знала, что граф любит музыку и что она очень красиво и грациозно выглядит, сидя за клавесином в лучах заходящего солнца. Наконец она подняла глаза от клавиатуры и поманила посетителя к себе:

   — Добро пожаловать, милорд, вы застаёте меня в праздности. Для меня музыка — лучший отдых. С чем пожаловали — развлечь меня чем-нибудь другим или докучать мне делами?

   — Ни то ни другое, ваше величество. Я, как всегда, являюсь к вам как любящий слуга и советник. Могу ли я остаться с вами наедине?

По данному королевой знаку фрейлины поднялись, сделали реверанс и вышли из комнаты. Елизавета встала из-за инструмента и подошла к своему любимому месту на окне. В знак своего особого расположения к Сассексу она похлопала по подоконнику рядом с собой:

   — Садитесь сюда, милорд. Что вам от меня нужно?

Сассекс смотрел на королеву без страха. Он знал её уже много лет; её мужество, врождённое достоинство и ум восхищали его, и всё же он никак не мог избавиться от воспоминаний о девятнадцатилетней принцессе, которую он некогда сопровождал в Тауэр; она тогда плакала, и горе делало её хрупкой и женственной. Даже словесные баталии в зале совета, где Елизавете удавалось одерживать победы над самыми волевыми людьми Англии, не научили его, что перед ним уже не та слабенькая девчушка, которой он когда-то оказал покровительство.

   — Члены государственного совета поручили мне предостеречь вас, госпожа.