Эликсир князя Собакина - [143]

— Интересно, а куда Костя подевался? — перебила спорщиков Маша.

Словно в ответ на ее слова в дверях кухни вырос Бабст.

— А я, похоже, Петра нашел, — будничным тоном сказал он.

— Как нашел? Какого Петра? Где нашел?

— Да у нас прямо под носом. Пошли, сами увидите.

В гостиной на столике рядом с менделеевским аппаратом лежало странное устройство, которого прежде тут не было: нечто среднее между часовым механизмом и внутренностями прадедушки современного телевизора. Медные цилиндрики разного размера были соединены медными же трубочками, а в центре этого лабиринта тускло отсвечивали шестеренки.

— Вау, какой клевый стимпанк! — воскликнул Паша. — Значит, это аббревиатура, как я и говорил? Паровая Емкость Троекратного расщепления?

— Это Петр, — коротко пояснил Бабст, осторожно поворачивая икону лицом к зрителям.

— Но это же бабулина икона, я ее с детства помню! — изумился Петр Алексеевич.

— Это апостол Петр с ключами от рая. А Лев Сергеевич поместил в оклад механизм вторичной перегонки, — Бабст снова повернул икону механизмом вверх. — Глядите, вот сюда можно что-нибудь налить.

— А вдруг взорвется? — испугался Паша. — И попадем мы прямо к этому Петру в рай... может быть...

— Значит, чтобы Петр заплакал, надо залить туда наш раствор? — догадалась Маша.

— Зачем? — удивился Савицкий.

— Не знаю, — пожал плечами Бабст. — Думаю, что это какой-то фильтр. Надо попробовать.

— Да знаю я, что это за фильтр, — высунулся Паша. — Только князь Собакин тут совсем ни при чем. Попы с помощью этой хреновины дурили людям головы. Это ведь, небось, так называемая мироточащая икона, да?

— Ну да, — подтвердил Бабст.

— Но мироточащие иконы устроены гораздо проще, — вмешался Савицкий. — С обратной стороны делали углубления, в которые помещалось масло. От тепла масло таяло и выливалось в крошечные дырочки в глазах. Никакого механизма для этого не нужно.

— Так то попы, а то профессиональный химик делал! — заступился за коллегу Бабст и решительно потянулся к стакану с раствором.

Его никто не успел остановить. Следующим движением Костя аккуратно залил раствор в самую большую медную емкость.

Сначала ничего не происходило. Затем шестеренки сдвинулись с места, и раздалось мерное тиканье, похожее на звук, который издавал аппарат Менделеева. Костя поставил икону так, чтобы видеть изображение, и стал вглядываться в лицо Петра. Через минуту глаза святого увлажнились. Бабст резво подбежал к рюкзаку, достал мензурку и подставил ее под благодатные струи.

Искатели княжеского эликсира молча стояли и смотрели, как плачет Петр.

Паша дергал себя за дреды и переминался с ноги на ногу. Савицкий вцепился в спинку стула так, что побелели костяшки пальцев. Маша кусала губы. Один лишь Бабст сохранял внешнее спокойствие.

— Ну вот, Петя, как я и говорила — лекарства мне совсем не нужны. Лучшее лекарство — это хорошие новости и красное вино, — громко объявила Елизавета Львовна, въезжая в комнату.

— Бабуля, у нас как раз хорошие новости, — торжественно произнес Савицкий. — Костя разгадал загадку Льва Сергеевича!

— А я никогда в этом и не сомневалась, — спокойно ответила Елизавета Львовна. — Я потому и вышла за него замуж. Как первый раз в глаза его взглянула — так сразу все и поняла.

Бабст осторожно поднял мензурку и посмотрел на просвет.

Вся муть исчезла. Жидкость была прозрачной и как будто светилась изнутри.

— Н-да, коктейля вышло, конечно, маловато. Как кот наплакал, — критически осмотрев мензурку, сказал Паша. — Но грамм по пятьдесят на брата будет. Давайте, значит, разольем?

— По сорок, — поправила его бабуля. — Я тоже с вами выпью. Достань-ка, Пашенька, пять бокалов из серванта. Там есть такие высокие, мальцевские.

Паша принес бокалы. Костя молча разлил по ним жидкость — ровно-ровно.

Савицкий схватил его за локоть и отвел в сторону.

— Послушай, Костя... Нехорошо поить старушку неизвестно чем.

— А не дать ей выпить папиного напитка — это хорошо?

— Пусть наблюдает со стороны. Так даже интересней.

— Да? А если у нас всех крыша поедет, как у меня в вертолете? Лучше пусть она со всеми вместе.

— Но тут же Полина где-то ходит, — почесал в затылке любящий внук. — В случае чего — они забаррикадируются на кухне и вызовут милицию.

Елизавете Львовне, по-видимому, надоело дожидаться окончания этого спора. Не говоря ни слова, она протянула свою сухонькую ручку, взяла высокий узкий бокал — и мигом его опустошила.

Все ахнули. Бабуля улыбнулась.

Отталкивая друг друга, Савицкий и Бабст ринулись к столу. Живой и бывшая княжна Собакина уже схватили свои бокалы. Все четверо выпили одновременно.

Савицкий сел в кресло, закрыл глаза и прислушался к внутренним ощущениям.

Он был всеми, кто находился сейчас в комнате, и в то же время никем из них.

С остальными, вероятно, происходило то же самое.

— Да! Да! Да! Да! — четыре раза прозвучало в его мозгу эхо.

Привыкнув к новому состоянию, Петр Алексеевич понял, что в этом мире, кроме него, никого нет. Все люди — это он. И он — это все люди.

Он был Жозефиной, которая, надев платье царицы, как раз в этот момент гоняла Вована бейсбольной битой по коридору коммунальной квартиры. И в то же время он был Вованом, который кричал: «Барыня, помилуй!»