Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая - [41]

«К оружию!» — кричали стражники.

Несколько национальных гвардейцев схватили ружья, бросились к королеве, ее дочери и золовке, окружили их и повели обратно в башню.

Несмотря на то, что хозяйка ушла, Блек остался на месте; на сей раз инстинкт подвел несчастную собаку: то, что сулило спасение, она приняла за опасность.

С дюжину национальных гвардейцев вошли в лавку.

Симон, чьи глаза пылали огнем, указал им на люк, возле которого продолжал лаять Блек.

«Они там, под крышкой люка! — кричал Симон. — Я видел, что она двигалась, я в этом уверен!»

«Ружья на изготовку!» — закричали стражники.

Раздался лязг ружей, которые заряжали солдаты.

«Они там, там!» — продолжал кричать Симон.

Офицер схватился за кольцо люка; два самых дюжих солдата бросились ему помогать, но крышка не поддалась.

«Они держат ее снизу! — заорал Симон. — Стреляйте сквозь нее, огонь!»

«А мои бутылки! — завопила гражданка Плюмо. — Мои бутылки, вы их разобьете!»

Симон продолжал орать:

«Огонь!»

«Да помолчи ты, горлопан! — сказал ему офицер. — А вы принесите топоры, будете ломать доски».

Приказ был выполнен.

«А теперь, — скомандовал офицер, — держитесь наготове и, как только люк будет открыт, огонь!»

Под ударами топора доски стали разлетаться в щепки, и два десятка ружейных стволов наклонились к отверстию, с каждой секундой становившемуся все шире.

Но в отверстии никого видно не было.

Офицер зажег факел и бросил его в подвал.

Подвал был пуст.

«За мной!» — приказал офицер.

И он бросился по лестнице вниз.

«Вперед!» — закричали национальные гвардейцы, устремившись туда вслед за своим командиром.

«Ага, вдова Плюмо! — воскликнул Симон, грозя ей кулаком. — Ты сдаешь свой подвал аристократам, которые пришли похитить королеву!»

Но Симон напрасно обвинял славную женщину. Стена подвала была проломлена, и подземный ход шириной в три фута и высотой в пять футов, истоптанный множеством ног, уходил вдаль, в сторону улицы Кордери.

Офицер ринулся в этот лаз, напоминавший полевой ход сообщения, но через десять шагов уперся в железную решетку.

«Стой! — скомандовал он солдатам, которые напирали на него сзади. — Дальше пройти нельзя; четверо останутся здесь, стрелять в любого, кто покажется. Я иду докладывать о случившемся. Аристократы попытались похитить королеву».

Именно этот заговор, который стал известен под названием заговора Гвоздики и главными действующими лицами которого были мой отец, шевалье де Мезон-Руж и Тулан, привел Тулана и моего отца на эшафот.

Шевалье де Мезон-Ружа, спрятавшегося у бочара в предместье Сен-Виктор, так и не удалось отыскать.

Перед смертью отец наказал моему старшему брату последовать его примеру и умереть за своих государей.

— И ваш брат, — прошептала Клер, явно взволнованная этим рассказом, — подчинился отцовскому наказу?

— Вы узнаете это, — ответил ей Эктор, — если позволите мне продолжить.

— О, говорите, говорите! — воскликнула Клер. — Я внимаю вам слухом и сердцем.

XIV ЛЕОН ДЕ СЕНТ-ЭРМИН

— Вскоре после казни моего отца, узнав о его смерти, заболела и в свой черед умерла моя мать.

Я не имел возможности сообщить брату Леону об этом новом несчастье. После сражения при Берхеме никаких известий о нем не было. Однако я написал брату Шарлю, находившемуся в то время в Авиньоне, и он немедленно приехал в Безансон.

Вот то, что нам известно о битве при Берхеме и о судьбе нашего брата и что мы узнали от самого принца де Конде, к которому, пребывая в тревоге, наша умирающая мать отправила гонца, возвратившегося, правда, уже после ее смерти, в тот самый день, когда приехал Шарль.

Четвертого декабря тысяча семьсот девяносто третьего года ставка принца де Конде находилась в Берхеме. Пишегрю дважды атаковал его, но не смог выбить из Берхема, а точнее, не смог закрепиться там после того, как выбил его оттуда.

Когда эмигранты отвоевывали селение, Леон, проявляя чудеса храбрости, первым ворвался туда и пропал там без вести.

Хотя его товарищи мчались следом за ним, они ничего не смогли сообщить о его судьбе.

Его искали среди мертвых, но не нашли. По общему убеждению, бросившись преследовать республиканцев, он продвинулся вперед чересчур далеко и был взят ими в плен.

Но попасть в плен было все равно что умереть, поскольку любого, кого брали в плен с оружием в руках, отдавали под трибунал, ради соблюдения формальности, и расстреливали.

Отсутствие новостей утвердило нас в этом печальном убеждении, как вдруг нам доложили о визите молодого человека из Безансона, прибывшего из Рейнской армии.

Этот молодой человек, почти ребенок, поскольку ему едва исполнилось четырнадцать лет, был сыном старого друга моего отца. Он был на год младше меня, и мы вместе росли; его звали Шарль Н***.

Я увидел его первым. Мне было известно, что около трех месяцев он пробыл при генерале Пишегрю. Я бросился к нему с криком:

«Это ты, Шарль! Ты принес нам известия о нашем брате?»

«Увы, да, — промолвил он. — Твой брат Шарль здесь?» «Да», — ответил я.

«Тогда прикажи позвать его, — сказал он. — То, что мне надо рассказать тебе, требует его присутствия».

Я позвал брата, и он спустился вниз.

«Смотри, вот Шарль, — сказал я ему. — Он принес нам известия о Леоне».