Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая - [26]
— Ну что ж! — с поклоном ответил Жорж. — По крайней мере, я погибну, не отступив от пути и веры моих предков, и Господь, надеюсь, простит мне мое заблуждение, которое явится заблуждением ревностного христианина и благочестивого сына.
Бонапарт положил руку на плечо молодого предводителя шуанов.
— Хорошо, — сказал он ему, — но, по крайней мере, оставайтесь нейтральным. Предоставьте событиям идти своим чередом и взирайте со стороны, как колеблются троны и падают короны. Обычно за спектакль платят зрители, но вам я заплачу за то, чтобы вы лишь наблюдали за моими действиями.
— И сколько же вы дадите мне за это, гражданин первый консул? — поинтересовался Кадудаль.
— Сто тысяч франков в год, сударь, — ответил Бонапарт.
— Если вы предлагаете сто тысяч франков в год простому предводителю партизан, сколько же вы предложите государю, за которого он сражался?
— Ничего, сударь, — презрительно ответил Бонапарт. — Я плачу вам за храбрость, а не за идею, которую вы отстаиваете. Я хочу доказать вам, что для меня, человека, который всего добился сам, люди ценны лишь своими делами. Соглашайтесь, Жорж, прошу вас.
— А если я откажусь? — спросил Жорж.
— Вы совершите ошибку.
— Буду ли я по-прежнему волен уехать куда захочу?
Бонапарт подошел к двери, отворил ее и позвал:
— Дюрок!
Дюрок появился на пороге.
— Проследите, — сказал Бонапарт, — чтобы господин Кадудаль и два его друга могли передвигаться по Парижу столь же беспрепятственно, как если бы они находились в своем лагере в Мюзийаке, а если они желают иметь паспорта в какую-либо чужую страну, Фуше получил приказ их выдать.
— Вашего слова мне достаточно, гражданин первый консул, — с поклоном сказал Кадудаль. — Сегодня вечером я уезжаю.
— Могу я спросить, куда?
— В Лондон, генерал.
— Тем лучше.
— Почему тем лучше?
— Потому что там вы вблизи увидите людей, за которых сражались…
— И что же?
— А когда вы увидите их вблизи…
— Что тогда?
— Вы сравните их с теми, против кого вы сражались. Однако помните, полковник, коль скоро вы покинете Францию…
Бонапарт остановился.
— Я слушаю! — промолвил Кадудаль.
— … не возвращайтесь, не предупредив меня; в противном случае не удивляйтесь, что к вам будут относиться как к врагу.
— Это будет честь для меня, генерал, ибо тем самым вы докажете, что меня стоит бояться.
Жорж отвесил поклон первому консулу и вышел.
На другой день во всех газетах можно было прочитать:
«После аудиенции, которую Жорж Кадудаль получил у первого консула, он попросил разрешения беспрепятственно выехать в Англию.
Такое разрешение было ему дано при условии, что он вернется во Францию лишь с дозволения правительства.
Жорж Кадудаль дал слово освободить от присяги всех командиров-мятежников, которые считали себя связанными ею, пока он вел борьбу, и которых он избавил от нее фактом своей капитуляции».
И в самом деле, вечером того же дня, когда состоялась аудиенция у первого консула, Жорж отправил во все те концы Франции, где у него имелись сообщники, следующее циркулярное письмо:
«Поскольку продолжение войны, на мой взгляд, неизбежно принесет беды Франции и разорение моему родному краю, я считаю Вас свободными от клятвы, которую Вы мне дали и которую я потребую вновь лишь в том случае, если французское правительство нарушит обязательства, данные мне и одобренные мною как от Вашего имени, так и от моего.
Если же за притворным миром было скрыто какое-нибудь предательство, мне придется вновь воззвать к Вашей верности, и, у меня нет сомнений, Ваша верность откликнется на мой призыв.
ЖОРЖ КАДУДАЛЬ».
Как и все письмо, имя каждого из роялистских предводителей, которым этот циркуляр был адресован, было написано Кадудалем собственноручно.
IX
ДВА ТОВАРИЩА ПО ОРУЖИЮ
Пока в салоне Людовика XIV проходила эта примечательная встреча, Жозефина, уверенная в том, что Бурьенн один, накинула пеньюар, вытерла покрасневшие глаза, нанесла на лицо тонкий слой пудры, сунула свои креольские ножки в турецкие бабуши из расшитого золотом небесно-голубого бархата и быстро поднялась по небольшой внутренней лестнице, которая вела из ее спальни в молельню Марии Медичи.
Подойдя к двери кабинета, она остановилась, обеими руками сдерживая биение сердца; затем заглянула внутрь, осмотрелась и, видя, что Бурьенн в самом деле один и пишет, сидя спиной к ней, она мелкими шажками неслышно пересекла всю комнату и положила ему руку на плечо.
Бурьенн с улыбкой обернулся, ибо по легкости этой руки понял, кто на него оперся.
— Ну что, — спросила Жозефина, — сильно он рассердился?
— Должен признаться, — ответил Бурьенн, — что разразилась настоящая буря, хотя и без дождя. Гром гремел, молнии сверкали.
— Так что в итоге, он заплатит? — осведомилась Жозефина, поскольку это интересовало ее более всего.
