Экспедиция. Бабушки офлайн - [19]

— Да ну? — Лешка забеспокоился: такой поворот в его планы не входил. — Иди к ним и убеди их сжечь листок — там на школьном дворе за беседкой. Скажи, что всё как рукой снимет, и тихое спокойствие опустится в их молодые души.

— Ну и дурачок! — с восхищением захихикала Динка. — Сегодня, что ли, посвящение будет?

— Тихо! — Стариков покосился на дверь. — Не так громко. Шахов все подробности расскажет ближе к вечеру. А теперь беги и успокой посвящаемых!

На старой видеозаписи зафиксированы результаты их трудов: Шахов вбегает в комнату испуганных девчонок часов в 8 вечера — злой и испуганный. Почему-то в девичьем классе остались только первокурсницы, и по какой-то неведомой причине в руках ИП находится та самая видеокамера, которую должен был свистнуть Стариков.

— Где Лешка? Отвечайте! — они молчат и переглядываются. И ничего не вводит их в смущение — ни включенная видеокамера, ни вечерние поиски пропавшего молодого фольклориста, ни то, что Шахов точно знает, куда пошел Лешка — на старую мельницу.

— Мишка, но ведь когда ты вылез из-под моста — весь разукрашенный, с травою в плавках — и начал им каверзные вопросы задавать от лица водяного, — ну, неужели и тогда Сашка с Элей не догадались? Не поняли, что это всего лишь розыгрыш? — Лешка продолжает всматриваться в экран телевизора, где вздрагивающая в руках идущего Шахова видеокамера снимает веселое фольклорное действо.

— Не-а, — отрицательно качает головой Мишка. — До самого того момента, как мы тебя на мельнице нашли, они думали, что это все на самом деле. Может, они объясняли увиденное тем, что у нас ум за разум зашел из-за цыганской порчи.

— Удивительный, конечно, феномен. Зато посвящение вышло сногсшибательным! — Лешка засобирался-таки домой.

— Да, любопытное посвящение. Жаль только, что Сашка и Эля всех наших трудов совсем не оценили, разобиделись на всех и в экспедицию больше ни ногой.

— Каждому свое, — пожал плечами Стариков. — Значит, экспедиционная жизнь не для них. А посвящение этого года мы с тобой еще обсудим, Мишка. Пооригинальней что-нибудь сбацаем, но без катастрофических последствий.

Сланцев пожал ему на прощание руку, и в следующий раз они уже увиделись в другой реальности: до экспедиции оставались считанные дни.

Часть 2. Во время óно

Глава 1. Ведьмины штучки

— Ничего, сынок, такого не слышала и не знаю. Старая уж стала, совсем мозги-те не соображают. Меня же прошлой зимой, знаешь, как шибануло? Как же его? Мозги-то когда отмирают… Ась? Инсульт, да-да, инсульт. Вот точно. Дюльдюкнуло меня так, что я на полу полдня провалялась, ладно соседка пришла, подняла, — старушка в четвертый раз заводила эту пластинку про инсульт, и Лешка понял, что пора сворачивать штатив и выключать диктофон.

А ведь он бежал сюда окрыленный, как молодой бог. Да еще бы! Что в Астрадамовке, что в Чеботаевке — все, как один, говорили, что вот эта самая бабушка и оборачивается до сих пор.

— И свиньей становится, и лошадью. Мне вон Колька Борцов самолично рассказывал: лет семь, что ль, назад шел он ночью с этой, с остановки — ну, со школы-то, школа у нас через дорогу, видал? Вот идет, а навстречу свинья хрючит и хрючит, хрючит и хрючит. Ну что ты будешь делать? Откуда тут ночью свинья? Он как матюгнётся на неё, а она — вот те истинный крест — говорит ему в ответ: «Чего, бл…, матюгаешься, Колька?». И побежала. Вот это она, она — Астрадамовская самая, Гулькой, что ль, ее кличут или Кулькой, Акулиной? Она вот ровесница моя, — вот такой текст буквально вчера удалось записать в соседней Чеботаевке.

Да и здесь, в Астрадамовке, все на нее кивали: мол, перекидывается, знаем, видали. Двенадцать ножей в сарае ставит и — кувырк — спиной вперед. И свинья выходит.

Случай и впрямь уникальный, так как обычно все подобные рассказы относили в отдаленное прошлое или же говорили только о тех, кто уже умер. А тут — живой, понимаешь, оборотень! Лешка и навострил с утра лыжи, проследив, чтобы за ним никто не увязался — особенно рыжий Юрка, который уж не раз напрашивался позаписывать со Стариковым в паре. Не дождется!

И тут такой облом — не знаю, не ведаю, инсульт, одним словом. В бесконечных пластинках про болезнь только и меняются, что синонимы к слову «ударил»: инсульт шибанул, шарахнул, дюльдюкнул, припахал, шваркнул и т. п.

Понятно, что Лешка не в первый раз в экспедиции — спрашивать в лоб о таком немыслимо. Мол: «А не переворачиваетесь ли вы, любезная Акулина Сергеевна, по ночам? И когда это у вас, простите, в последний раз приключилось? Ах, да что вы говорите!? А ножи-то в сарае под соломкой изволите хранить?» — и всё в том же духе.

Он пытался расспросить и о праздниках, и о свадьбе (это для Шахова, который на традиционной свадьбе собаку съел), и вообще — о жизни бывалошной. Но в ответ — лишь пластинка про инсульт. Прокалякав еще минут пятнадцать, Стариков раскланялся, пожелал здоровья бабушке и печально побрел в сторону местной школы. Именно в школах — по очень давней традиции — обычно и базировались все участники экспедиции.

Серенькое двухэтажное здание встретило его тремя истертыми до арматуры бетонными ступеньками крыльца. На стенах коридора, покрытых слоем светло-синей краски, то тут, то там попадались нарисованные слонята и утята, которые напомнили Старикову о мультфильмах из советского детства. Особенно неведомому декоратору приглянулись герои из «38 попугаев»: мультяшный питон, больше похожий на изуродованный тяжелой работой палец сельского труженика, склонял свою нелепо-смешную голову прямо над дверью кабинета истории.