Экспедиция. Бабушки офлайн - [20]
Уже в первый же вечер экспедиционной жизни Леша совсем перестал замечать встречавшую его перед дверью змеиную голову с добрыми, почти мамиными глазами.
***
— Алексей Михайлович, там к вам пришли! — на пороге их класса стояла первокурсница Ольга Водлакова с мокрыми руками — явно что-то съестное творилось в столовой.
— Кто пришел? — Стариков снял наушники и уставился на студентку. — Меня здесь никто еще толком не знает. Второй день пошел экспедиции.
— Не знаю, девушка какая-то.
— Девушка? — Юрка присвистнул. — Да вы, уважаемый Михайлович, делаете успехи. Тебе, кстати, Оль, на кухне мужская грубая сила не нужна? Могу картошку почистить, могу мусор вынести.
— Это чуть позже можно. Сейчас пока не надо, Юра, — зарделась Водлакова и вышла. За ней следом пошел и Стариков.
— Видал? — спросил Котерев лежавшего на спальнике Мишку: поэт пребывал в полусонном послеобеденном состоянии. — Лешка обретает популярность среди женского населения. А меня даже картошку не попросят почистить.
— Начистишься еще, подожди, — зевнул Сланцев и перевернулся на другой бок. — Ты лучше посмотри: из окна нашего класса не видать, что это за девица к Старикову пожаловала?
Леша спустился на первый этаж и сначала высунул голову в парадную дверь: на крыльце вроде никого. Тогда он направился к запасному выходу, откуда можно было попасть на школьный участок и — по тропке — в отдельно стоящее деревянное сооружение — туалет а ля рус.
На лавочке перед забором, опоясывающем школьный огород, сидела девушка в желтой яркой футболке и джинсовых шортиках. Футболка, скорее всего, называлась «топиком» и оставляла соблазнительную полоску пупка шириной сантиметров десять. Шорты были так коротки, что едва замечались на ее длинных ногах. Рядом с ней в траве возилось что-то маленькое и юркое — ребенок лет трех-четырех.
Девушка подняла голову, и Стариков, как пишут в плохих романах второй половины XX века, буквально остолбенел: перед ним, чуть покачивая ногами, одетыми в китайские шлепанцы, сидела студентка Любовь Чирикова!
«И тут ведь достала, зараза!» — Лешка просто не успел вовремя остановить эту мысль, и ему пришлось смириться с тем, что он все-таки ее подумал. Удивление было так велико, что он стоял и пялился на нее секунд десять.
— Здра-авствуйте, Алексей Михайлович! — протянула Чирикова и хлопнула ресницами. Два раза.
— Привет… ствую, Люба. Какими судьбами?
— Вот и я вас как раз об этом хотела спросить. Неужто вы сейчас в экспедиции, о которой так много нам рассказывали на лекциях? — (читай: «И всех уже достали своими рассказами!»). — И это в нашей-то глухомани…
— Вашей? — Стариков не знал, куда деть руки, как школьник на экзамене.
— Ну как же: у меня тут полсела родственников. Вот приехала на лето, у тетки двоюродной живу. А это — сынок ее дочки, Никита, — еще несколько хлопков ресницами.
— А-а, — протянул Лешка и стал мучительно соображать, что бы еще добавить к сказанному.
— Пройдемся? — Чирикова встала со скамейки. — До школьного поворота не проводите меня?
Стариков вскинул брови и предложил палец Никитке, но тот отодвинулся от его протянутой руки.
— Он у нас к чужим не больно идет. Пойдем, Никитос!
Девушка взяла ладошку мальчика, Лешка поплелся за ней с другого бока.
— Ну и как? Нашли что-нибудь интересное?
— Да по-всякому, — неохотно промямлил молодой лектор: он не хотел даже самому себе признаваться в страшном — в том, что уже прошло полтора экспедиционных дня, а пока — ни одной запоминающейся встречи! Даже тексты все какие-то неполноценно-ущербные. Да что происходит? Скажите на милость!?
— По-всякому? Ну, лады. А вы, разрешите узнать, до какого числа в Астрадамовке-то жить будете? — хлопок ресницами.
— До пятого. Еще недели две здесь поживем. Но мы не только в Астрадамовке — и в соседних селах тоже поработаем.
— Ага, — сказала Любовь; они как раз дошли до школьного поворота. — Я ведь зачем пришла, Алексей Михайлович. У меня к вам будет большая-пребольшая просьба.
Стариков вздрогнул. Неужели опять эти таинственные колебания окружающего пространства по бокам? Нет, показалось, наверное.
— Да? Слушаю, Люба.
— Вы сегодня заходили к моей бабушке, — Лешка остановился от неожиданности. — Она мне описала вашу внешность, я сразу поняла, кто приходил. У нее был инсульт, она вам говорила, конечно.
— Да-а, — протянул Стариков, бессознательно настроившись на что-то плохое.
— Когда к ней приходят чужие, она, знаете ли, переживает, и всё такое…
— Так я больше к ней и не собираюсь, — заспешил Лешка, всё еще надеясь на благополучный исход встречи с Чириковой.
— Да, не собираетесь. Всё правильно. Но моя просьба не про это. Вы не могли бы… вообще не ходить на Озерную? И остальным вашим про то же сказать.
— Это как? — опешил фольклорист. — Что значит «не ходить»?
— Да так. Я же говорю: в Астрадамовке у меня полно родственников. Вы тут приехали, ничего и никого не знаете. Ходите по домам. Вы думаете это всем приятно? — Любовь чуть-чуть одернула топик вниз и улыбнулась Никитосу.
— Да… ничего я не думаю. Мы же не врываемся в дома… Бабушки с удовольствием беседуют…
— У нас тут дураков нет, все отлично поняли, чем вы тут занимаетесь, — перебила его студентка. — Я уже всем рассказала про это и спросила бабушек — по крайней мере, Озерную я обошла всю — они все, слышите, не хотят, чтобы вы к ним приходили! — в голосе Любы появилась те самые холодные нотки издёвки, которые он так хорошо научился улавливать на занятиях в университете.
