Экспедиция. Бабушки офлайн - [18]

Стариков нехотя опустился на диван, Мишка еще немного поколдовал над колонками, и большой телевизор выпустил в реальность полузабытую ностальгию из Барышской Слободы.

***

Он уж и не помнил, как их точно звали — то ли Маша и Эля, то ли Саша и Эля, но Эля там точно присутствовала. Началось всё как-то само собой — как и всегда бывает во время хорошего посвящения.

— Посвящение — это не мероприятие одного дня, — любил говаривать ИП. — Его надо готовить всю экспедицию. Иначе грош цена такому приобщению к полевой фольклористике.

Стариков, тогда еще молодой студентик, весь обвешанный магнитофонами, как-то завалился в школьную столовую и увидел там двух девчонок-первокурсниц, корпеющих над обедом. Сделав скорбное лицо, он пошел за тарелкой, зачерпнул себе густого борща с самого низу восьмилитровой кастрюли и уселся есть в гордом одиночестве.

— Ты что какой грустный, Лешенька? — подсела к нему Эля. Саша тоже навострила свои красивые ушки. Этого-то он и добивался.

— Одну запись надо сделать сегодня ночью. Цыганка позвала — та самая, помните?

Еще бы им не помнить: про свою встречу с пожилой знахаркой, с которой Лешка пробеседовал почти шесть часов подряд, он в подробностях рассказал всей экспедиции. Цыганкой она была только наполовину, но собеседница и впрямь замечательная: оборотни, домовые, видения и даже измерение ауры Старикова и меры порчи на нем — всё присутствовало во время их знаменательной встречи. Лешка пришел с записи совершенно счастливый, говорил о ней и на традиционных ночных посиделках, чем произвел на первокурсниц неизгладимое впечатление. Сейчас нужно было всего лишь усилить его и закрепить. Тут рецепт самый простой: к правде прибавляй самую толику небылиц, и всё пойдет как по маслу.

— Ночью? — ахнула Эля, и ее подруга со сверхъестественной быстротой тоже оказалась с ними за одним столом. — Так ведь Шахов не пустит ни за что!

— Да кто ж его спрашивать-то будет? — Лешка приосанился. — Тут наука, Эля. А наука требует риска и жертв! Обряд буду записывать, с жертвоприношением. Придется у Ивана Петровича на ночь видеокамеру свистнуть.

Саша прикрыла рот рукой: особенно ее поразила необходимость взять на ночь единственную в то время экспедиционную видеотехнику.

— А нам… можно… с тобой пойти? — спросила Эля дрогнувшим голосом, заранее зная ответ.

— Нет, — отрезал Стариков. — Только я один. Запись будет глубокой ночью за селом — за мостом через Барыш на разрушенной мельнице. Никто, кроме вас, об этом не должен знать, слышите? Я один пойду, иначе знахарка не согласится показывать!

Понятно, что у Лешки закрадывалось сомнение: не переигрывает ли он? А что если девчонки сейчас прыснут в кулачок — и всё посвящение коту под хвост. Но бледные лица первокурсниц свидетельствовали об обратном. Процесс пошел, лед тронулся, господа фольклористы.

Затем разыгрывали по обычному сценарию, хотя, конечно, помогали таинственные совпадения («синхронии»). К примеру, ИП запретит Саше и Эле ходить купаться — те вечером все-таки сбегают на речку и там потеряют дорогие очки. Мелочь? Мелочь. Но Лешка-то их предупреждал о порче, которая в БарСлободе на каждом перекрестке валяется, а Эля взяла да принесла остатки старого самовара, лежавшего на перепутье.

— Зачем взяла? Или не знаешь, что на перекрестках — сплошные подклады-порчу делают? — спрашивает их с мрачным видом Стариков.

А затем снова подключаются Шахов да Сланцев: что-то с Лешкой не так — какой-то он, дескать, странный. На себя не похож. «Вы, девчонки, не знаете, что это с ним?».

А Саша и Эля ой как знают — им ли не знать: впереди — обряд с жертвоприношением! Боже мой, Боже мой!

Уже потом — после экспедиции — старички пришли к выводу, что столь сильный и непредсказуемый результат обычного посвящения обусловили сразу несколько факторов. Не последнюю роль здесь сыграли странные совпадения, а главное — умопомрачительная неопытность и впечатлительность девчонок-первокурсниц.

— Они ведь за всю свою молодую жизнь даже коров вблизи-то не видели! А тут — оборотни, колдуны и знахарки-цыганки. Вы, мальчишки, перестарались — по-другому надо было, помягче, — журил Шахов Лешку и Мишку, а те покаянно вздыхали, признавали свою вину, но нисколько не сожалели о содеянном.

Кульминацией подготовительного этапа стала небольшая запись, сделанная Стариковым в обычной тетрадке отзывов и предложений. Такая традиция повелась испокон веку: многочисленные девчонки в экспедиции готовили, парни им помогали и оставляли различные шутливые заметки в специально заведенной тетрадочке.

Леша, подчиняясь какому-то наитию, будучи в столовой наедине с оной книгой отзывов, левой рукой накарябал: «Саша, Эля! Сожгите листок сей, и порча уйдет-исчезнет. Станет легче, точно говорю». И ушел расшифровывать записанное за вчерашний день.

Через час в их класс ввалилась хохотунья и толстунья Динка — сейчас ей уж лет сорок, наверное, преподает где-нибудь на Камчатке, куда уехала с мужем-военным.

— Лешка, дурак, ты что с девчонками сделал?

— А что такое? — наигранно улыбается Стариков.

— Что ты там написал в тетрадке? Они трясутся и плачут, Сашка уезжать собирается из экспедиции!