Экран и Владимир Высоцкий - [66]

Итак, в порыве торжества Дон Гуан приглашает Статую в дом к его вдове, где завтра будет он сам, Дон Гуан. Богохульство? Да, конечно, да. Верил ли сам Пушкин в Бога? Если судить по «Гаврилиаде» — нет. Если по предсмертным часам, проведенным со священником — да. Верил ли Высоцкий в Бога? Если судить по утверждениям его вдовы Марины Влади — нет. Если по многим его стихам — и последнему особенно — да. А Дон Гуан? Как уже говорилось выше — он был явным безбожником. Но после того, как Статуя кивнула ему головой, приняв приглашение, он понял, что тщетно отрицал Бога. И тогда он вступил с ним в борьбу…

— Дон Гуан преступил, — говорит Михаил Швейцер, — священное. Нет, не потому, что он убил Командора, а потом решил овладеть любовью его вдовы, — все это скверно, но это дела земные. Иногда женятся и на таких вдовах, пытаясь этим загладить свою вину — потерю ею мужа. Часто убивали на дуэлях, потому что она так долго входила в кодексы чести многих стран. Он пришел к Доне Анне и крикнул ей, что не раскаивается в том, что убил ее мужа: это тоже можно понять, когда мужчина признается в любви, и дама его сердца, увы, была женой убитого им человека. Но он преступил не только человеческие, а высшие, особые, внеземные законы, когда оскорбил Статую, унизил ее дважды. Это, конечно, было уже за гранью… Помните, как ужаснулся простой человек Лепорелло? Простые люди четче понимают, что можно и чего никак нельзя…

Здесь Пушкин к прелюбодеяниям и дуэлям прибавляет Дон Гуану богохульство…

…Прошли часы, как он сидит с Доной Анной в ее доме. Огромные пространства комнат с неправдоподобно уходящими вверх потолками, тяжелый бархат портьер, резное дерево стен, и высокая, очень высокая мебель. Даже многочисленные свечи в разнообразных канделябрах велики и высоки. Преобладает цвет золота и темно-красный — здесь очень торжественно и тихо. В двух креслах, массивных, как троны, сидят двое. В одном из них — Дона Анна, белокурая, как ангел, как Мадонна, сошедшая с картин старинных итальянских живописцев. У нее совсем тихий, мелодичный голос, каким редко говорят в повседневной жизни. В отличие от Лауры, которая может быть несколько крикливой («Повеса, дьявол!»), Дона Анна не говорит, а ведет беседу. Она одета изысканно, сложно, с такими приметами средневековья, как подпирающий уши, полукруглый воротник, как огромные бочки-рукава из темного бархата. Противоположность Лауре, у которой — обнаженная спина, вместо рукав, — тонкие бретельки, какая-то небрежность в длинных юбках. А какие разные походки у этих двух женщин! Стремительная, очень непринужденная у Лауры, и медленная, плывущая у Доны Анны… В другом кресле, напротив Анны, сидит Дон Гуан, взволнованный и до-нельзя сдержанный, окутанный и одержимый любовью. Его молчание — это тайный, внутренний монолог, отражающийся в глазах, в лице, во всей напряженной, застывшей позе Дон Гуана. Высоцкий строит его в полном соответствии с пушкинским «Наслаждаюсь молча, // Глубокой мыслью быть наедине // С прелестной Доной Анной».

Она — добродетельна. Но тогда почему так невелико сопротивление? Не потому ли, что ее тоже влечет некая сила, сметающая все устои, еще вчера напоминавшие по своей нерушимости пирамиды Хеопса?

Она называет его Доном Диего, и это становится непереносимым. То, что совсем недавно, еще только вчера, выручило его, теперь оскорбляет любовь, достоинство мужчины. Он Дон Гуан, и его надо любить как Дон Гуана.

Владимир Высоцкий говорит сильно, четко. Очень красиво. Но особая, знаменитая красота его голоса не самодовлеюща, она не отрывается от образа Дон Гуана, а существует как часть его своеобразного очарования. Голос — низкий, баритональный, с волнующей, совсем небольшой хрипцой, который даже враги и завистники актера называли главным его даром. Когда Высоцкий выступал как певец, эта хрипловатость проявлялась гораздо сильнее — такова манера исполнения песен, первооткрывателем которой он явился. Но драматический актер Высоцкий говорит иначе. Он волшебно меняет интонации и каждому слову, произносимому то слитно с целой фразой, то выделяя его, — он придает особое, нужное ему выражение. Вспомним как очень образно и кратко характеризует голос Высоцкого, манеру донесения им смысла и звуков до зрителя, Леонид Филатов, его коллега по Театру на Таганке: «Это не наш шопоток!» Так фраза, которая в ином, не в его исполнении могла бы прозвучать просто, как ремарка «в сторону» — «Идет к развязке дело», — будет произнесена твердо, брошена как перчатка, как вызов судьбе. «Он бросает вызов небесам», — эти слова Альбера Камю можно прямо отнести к Дон Гуану, созданному Высоцким… Но пока вызов еще не брошен, фраза еще не вырвалась наружу.

Сцена, в которой Дон Гуан должен произнести свое истинное имя — кульминация фильма. Она длится долго, ее мучительно растягивает герой Высоцкого. Он медлит, он задает предваряющие вопросы, не торопя событий. Ведь решаясь назвать свое имя, Дон Гуан, как это должно ему казаться, идет на риск разрыва с собственной любовью, благоприятный ответ на которую он уже чувствует. Потерять завоеванное! Как Дон Диего он, во всяком случае, удостоен доверия, дружеской симпатии, а тайно ощущает и большее… Но что будет?…