Экран и Владимир Высоцкий - [61]

это несет в себе великую опасность несправедливости. Симптоматично, что не кто иной, а именно Жеглов послал пулю вдогонку убегающему Левченко, бывшему штрафнику-солдату. И как не кричал Шарапов «Не стреляйте!!» — для Жеглова гораздо важнее было не упустить, попасть в конкретную исчезающую точку, — в грузно бегущего Левченко, — чем услышать взывающего к справедливости Шарапова. Вот почему иной раз Жеглов может показаться нам скорее наказующей машиной, беспощадным роком, нежели справедливым человеком с душой, стремящейся к пониманию и гуманности. Он питает какого-то рода личную ненависть к преступникам. Помните ненависть Карякина в «Служили два товарища»? Ненависть Фокича в фильме «В огне брода нет»? Их, — и многих других героев нашего экрана, — объединяет эта самая ненависть к конторе, от которой они так рьяно и стараются освободить человечество. В этом отношении Жеглов Высоцкого является сыном, внуком Карякина и Фокича, действующим на четверть века позднее их, и потому относительно интеллигентнее, — любительская игра на рояле, знакомство с произведениями, к примеру, Ильфа и Петрова («Лед тронулся!»).

Возникает вопрос: а что, если бы Жеглова играл не Высоцкий? Ну, допустим, рассудочный Жженов, красивый Кадочников, устрашающе спокойный Броневой? Или другие актеры, — тоже экранные резиденты, разведчики, сыщики? Полюбил бы зритель этого героя в ином исполнении, не Высоцкого? Подавляющее большинство опрошенных ответило отрицательно.

Несмотря на большое количество первоклассных актеров, — перечисленных выше, — играющих в этом фильме, — стержнем здесь является Высоцкий, — его простота, его энергия, напор, его личность. Телесериал демонстрировался за время своего существования несчетное количество раз, и зрители, услышав новый повтор, — как и прежде, спешат к телевизионным экранам. Теперь, может быть, и потому, чтобы еще раз увидеть Владимира Высоцкого, который так рано от нас ушел.

Любовь и смерть Дон Гуана по Владимиру Высоцкому

Последней экранной работой Высоцкого стал Дон Гуан из «Каменного гостя», одной из трех серий (пятичастевой) телефильма Михаила Швейцера «Маленькие трагедии» по Пушкину.

Как интерпретировал актер этот образ, столь широко известный в мировой литературе, драматургии и даже музыкальной культуре? Принял ли он во внимание уже достигнутое собратьями по искусству или создал героя, отличающегося от прежних Дон Жуанов? И что такое Дон Жуан не в расхожем, бытовом, а в философском понимании этого, зачастую демонического образа? История вопроса интересна сама по себе, и на этих страницах ее необходимо выстроить — или вспомнить — хотя бы вкратце в связи с фильмом «Маленькие трагедии» и с ролью Высоцкого в нем.

Легенда о великом соблазнителе женщин, и о том, как он был наказан Статуей — Каменным гостем — пришла к нам еще из античного мира. В печати же она впервые появилась в 1627 году, в Испании («Севильский озорник или Каменный гость» драматурга Тирео де Молины), где герой трактовался исчадием ада, прожившим свой век как никто безнравственно и потому после смерти угодившим в преисподнюю. В Англии — у Байрона — в его незавершенной сатирико-нравоописательной, очень длинной эпопее в стихах «Дон Жуан» (1818–1823) этот герой был поверхностным любителем дам, он «плыл по течению», сливаясь с любой средой, в которую попадал, и совсем не выглядел злодеем. Зато Мольер, опубликовавший своего «Дон Жуана или Каменного гостя» спустя почти полвека после Тирео де Молины (1683) снова выставил Дон Жуана омерзительнм развратником. Его не останавливали ни стены монастыря, ни одновременность встреч с дамами и даже женитьб. Так, в сцене с двумя доверчивыми простушками-пейзанками, Дон Жуан Мольера крутится, словно чорт на сковороде, вкладывая свои уверения в ухо то одной, то другой обманутой. Этот Дон Жуан не выглядит ни дворянином, ни просто мужчиной с правилами чести. Он заземлен, пошловат и категорически лишен духовности. Таков Дон Жуан Мольера. Иного мнения о Дон Жуане как о человеческом типе был великий немецкий романтик Гофман, современник Пушкина. «Великолепная, — пишет Гофман, — исполненная мощи, мужественная красота черт… странная игра надбровных мускулов на какой-то миг придает лицу мефистофельское выражение… так и кажется, что женщины, на которых он бросил взгляд, навсегда обречены ему и, покорствуя недоброй силе, стремятся навстречу собственной гибели..»

Не забудем итальянцев, где Доном Джованни несомненно является герцог Мантуанский из оперы Верди «Риголетто». Этот Дон Жуан — мотылек. Он легко перелетает с одного цветка на другой, ни о чем не задумываясь, и жесток постольку, поскольку пуст и бездушен.

Вернемся еще раз во Францию, — к гениальному Камю: «Дон Жуан переходит от женщины к женщине вовсе не из-за недостатка любви Смешно представить его себе искателем совершенной любви, вдохновленным чудесным озарением. Как раз потому, что он их любит всегда с одинаковой страстью и ото всей души, ему приходится вновь и вновь повторять это принесение себя в дар и погружаться в глубины чувств. Потому-то каждая из его возлюбленных надеется дать ему то, чего никогда и никто ему не доставлял». Дон Жуан Камю верит в загробную жизнь уже хотя бы потому, что ставит ее на карту против самого Бога. Он бросил вызов небесам ради свободы любить кого хочет и когда хочет. Он стремится жить подольше на Земле, потому что сам приговорил себя к аду, и ничего другого, кроме здешней жизни для него не будет… От этой трактовки Дон Жуана Высоцкий возьмет только одно, но очень важное: он бросит вызов небесам ради свободы любить ту, на которую он, может быть, не имел права.