Екатерина Великая. Греческий прожект - [19]

При сих словах графини, княгиня Дашкова насмешливо сжала губы, понеже с недавних пор весьма невзлюбила графа Льва Нарышкина.

– Как сказывает государыня Екатерина Алексеевна, – довольно громко молвил Безбородко, – «Всякое дитя родится неученым. Долг родителей есть дать детям ученье». Вон, цесаревичи еще маленькие, а уже изволят изучать словесность, арифметику…

Княгиня нетерпеливо перебила его:

– Касательно ученья, я полностью согласна. Свой долг пред своими детьми, вы ведаете, я выполнила и знаю…

– О, да! – с подобострастием перебил ее, не ложно преклонявшийся пред ней, Безбородко. – Всем известна образованность вашего сына!

Графиня Александра Браницкая уважительно, с улыбкой, добавила:

– Опричь того, князь Павел Дашков воспитан и весьма хорош собой!

Князь Потемкин, на замечание племянницы, насмешливо изрек:

– Графиня Александра, конечно, первое, что заметила, как всякая женщина, что он хорош собой!

Графиня смутившись, несогласно повела плечами. Лицо же довольной княгини порозовело: она обожала, когда хвалили ее сына. Екатерина Романовна паки обратилась к Гавриле Державину:

– Вы говорите маленькие Великие князья, Александр и Константин, изучают словесность… А кто же их преподаватель?

Державин с удивлением заметил:

– Я думал, вы ведаете об том… Да вы его, вестимо, знаете – известный писатель Михаил Никитич Муравьев.

Дашкова согласно кивнула, давая понять, что сей господин, без сумнения, достоин обучать маленьких Великих княжичей.

– Мало того, – увлеченно продолжал Безбородко, – их обучают ботанике и физике.

Дашкова паки прервала:

– Понятно, кто обучает ботанике, не инако, как Паллас. Верно говорю?

Безбородко засмеялся:

– Верно, верно, княгиня, а физике – академик Крафт. Ну, а уж, кто обучает арифметике, не догадаетесь никогда!

Дашкова выжидающе смотрела на графа. Видя нетерпение княгини, граф не стал медлить:

– Полковник Массон.

– Дашкова паки пожала плечами:

– Что, сей полковник, так уж силен в оном предмете? – спросила она недоверчиво. – Дитяти, небось, и читать-то не умеют, – засумневалась она. – Да, и зачем все оные науки так рано?

Светлейший князь, дотоле лишь слушающий беседу высокообразованных собеседников, вдруг вмешался в разговор:

– Вы ведь видели, Екатерина Романовна, государыня Екатерина Алексеевна вам показывала «Бабушкину азбуку», кою она сама сочинила для внуков.

Графиня Браницкая, весело оглядев всех, поведала:

– Ея Величество дала одну азбуку для сыночка Натальи Львовны. И что вы думаете? За месяц дитя выучилось читать по слогам!

– Ах, да! Как я забыла! Азбука! – воскликнула княгиня. – Как же, конечно! В оной азбуке и повести и беседы, пословицы и поговорки, сказка о царевиче Фивее… Отрывки из российской истории до нашествия татар на Россию….

Дашкова напрягла лоб, вспоминая, что там, в Азбуке было еще интересного.

Графиня Александра Васильевна согласно кивавшая, по завершении тирады княгини, почтительно изрекла:

– Наша государыня-матушка, заботливейшая и благотворнейшая бабушка для своих царственных внуков.

Княгиня мгновенно согласно отозвалась:

– Я бы сказала: лучшей бабушки нет более во всем свете.

Мария Саввишна, обыкновенно говорившая тихим голосом, здесь воскликнула:

– Воистинну, она добрейший человек! Как она ухаживала за Ланским! Как она была добра к душевнобольному князю Григорию Орлову!

Статс-дама Протасова, доселе равнодушно оглядывающая присутствующих, услышав, что речь идет о ее покойном любимом двоюродном брате, живо вмешалась в беседу, рассказывая то, что все давно знали:

– О да! Князь Григорий Григорьевич, потеряв свою молодую жену, сам заболел и пытался забыться от горя в поездках по Европе. Он поехал в Карлсбад, в Эльс, потом в Виши, но лечение на курортах никак не улучшило его состояния.

– Он, бедный, страдал от раскаяния, что не уберег молодую жену, – пояснила Перекусихина Державину, у которого на лице было написано, что он не знал, в чем было дело.

Протасова увлеченно продолжала:

– Когда князь Григорий вернулся в Санкт-Петербурге, императрица и все мы испугались его вида: он был живым трупом, с высохшим лицом, седыми волосами и блуждающим взглядом. Ко всему, по ночам, во время приступов безумия, по его словам, перед ним временами возникал призрак императора Петра Федоровича.

Безбородко, кивнув, заметил для Державина:

– Орлов считал себя его убийцей, хотя его и рядом с ним не было, когда убивали императора. Но он считал, что несет за его смерть заслуженную кару. Государыня, жалея князя, поселила его во дворце, где о нем заботились придворные медики.

Протасова жалостливо вставила:

– Иногда он, бедный, выл от страха. Тогда, Екатерина Алексеевна, оповещенная приставленным слугой, приходила и садилась у его изголовья. Он успокаивался токмо с ее приходом. Она подолгу тихо разговаривала с ним.

Протасова замолчала, задумавшись, глаза ее затуманились. Все молчали. Потемкин, встав, прошел к окну. К нему подошла графиня Браницкая. Все обратили свою аттенцию на них.

– А потом? – обратился к Анне Степановне Гаврила Романович.

Протасова тяжело вздохнув, смахнув слезу, печально завершила свой рассказ:

– Понемногу душевная болезнь Григория Орлова сильно усугубилась, и его вынуждены были перевести в отдельный особняк в Москве, за ним смотрели братья. Тамо он и умер, кстати, через две недели после смерти своего врага – Никиты Панина.