Екатерина Великая. Греческий прожект - [21]

* * *

Граф Луи-Филипп де Сегюр был приглашен императрицей в Эрмитаж, где она изволила беседовать с ним tet-a-tet. Желая или не желая того, она, с высоко взбитой и перевитыми жемчугами прической, в великолепном платье персикового цвета, восседая в кресле, выглядела притягательно-величественной. Жестом, указав смущенному посланнику на кресло супротив себя, императрица приветливо обратилась к нему:

– Расскажите мне, граф, немного о Версале, вашем монархе и его супруге.

Французский дипломат, слегка растерялся, не зная с чего начать. Екатерина, желая подбодрить его, сама изволила направить его мысли:

– Нам здесь, в России не верится, но сказывают, королева Мария-Антуанетта не в меру расточительна…

Де Сегюр доверительно улыбнулся:

– Пожалуй, Ваше Величество, но не более, нежели и все королевы в нашем подлунном мире. Дочь славной австрийской королевы, Марии-Терезии, хороша собой, любезна, играет на арфе. Подарила нашему королю дочь Шарлотту и сына Луи Жозефа.

– Что же за «Дело об ожерелье королевы» в коем, якобы, замешана ваша монархиня?

Луи Сегюр, оглянувшись на соседа, коим оказался граф Лев Нарышкин, поморщился, но принялся объяснять, выказывая изрядное знание предмета:

«Дело» состоит в том, что у королевских ювелиров после смерти Людовика Пятнадцатого, на руках осталось ожерелье, стоимостью в один мильон шестьсот тысяч ливров, предназначенное когда-то для фаворитки покойного короля, мадам Дю-барри.

Екатерина, подняв брови, воскликнула:

– Боже, что за ожерелье за такое! Не инако шедевр ювелирного искусства!

– Так оно и есть, Ваше Величество! Ювелиры предложили его молодой королеве, но она отказалась, понеже не переносила одно имя бывшей пассии умершего короля, да и, полагаю, королева понимала, что казна не в состоянии выдать деньги на такую роскошь. Об оном деле прознала, вхожая в ее покои, мошенница и авантьюиристка графиня де Ламотт, мечтающая за счет того ожерелья поправить свои дела. Словом, был суд, коий выявил истинную виновницу в пропаже ожерелья. Мадам де Ламотт высекли на площади кнутом, заклеймили и посадили в Бастилию. Но она бежала, уехала за границу, и, вообразите, там строчит всякие невероятные мемуары о королеве!

Императрица осуждающе покачала головой:

– Как мне сие знакомо! В нашем мире легко и просто оболгать любого, даже королеву. Род людской вообще наклонен к несправедливости!

Императрица помолчала и паки обратилась к де Сегюру:

– Лучше расскажите мне, как отнесся ваш народ к решению короля помогать Америке в борьбе за независимость?

Де Сегюр немного задумался, решая с чего начать:

– Трудно сказать, Ваше Императорское Величество. На их плечи легли новые налоги, не думаю, что сие может понравиться подданным короля, но пока они их платят.

Выслушав его, императрица переменила нить разговора, выразив удивление, что посол так молод, а уже много пережил, построил свою достойную карьеру, имеет собственную семью. Подробно расспрашивала, кто его предки, на ком он женат и сколько у него детей, пока не подошло время обеда. Государыня пригласила французского посла отобедать вместе с ней. За обедом присутствовало человек восемь. Сегюра она усадила рядом с собой – с правой стороны. Слева сидел веселый и улыбчивый граф Лев Нарышкин. Князь Потемкин по каковой-то причине отсутствовал.

За столом говорили обо всем, токмо не о политике. Во время обеда де Сегюр колико раз успел поймать тайные пристальные взгляды присутствующих, направленных в его сторону. Среди них он узнал Николая Новосильцева, весьма образованного и обходительного чиновника, с коим встречался в Иностранной коллегии. Сдержанно улыбнувшись ему, граф подумал: «Нелегко же мне придется среди сих именитых, явно завистливых вельмож». Ему вспомнилась Галерная улица, целая улица, с домами, населенными аглинскими жителями. Сия часть города весьма напоминает кусок города Лондона, как естьли бы человек взошел на галеру в аглинской столице, а вышел бы на аглинскую набережную ужо в Петербурге, не почувствовав никакой перемены в местонахождении. Славно устроились сии британцы в России! Их «Аглинский клуб», сказывают, вмещает в себя множество членов клуба. Они, конечно, как всегда, главные соперники французов. Как ему, французу, хоть и посланнику, выжить среди сих и других недругов?

Записки императрицы:

Мои внуки, Сашенька и Константин, обожат слушать «Волшебные сказки» Шарля Перро.

* * *

Государыня Екатерина Алексеевна давно работала над прожектами касательно прав и выгод для дворянства и городов империи. Она, почитай, сразу после поимки разбойника Емельки Пугачева и положила себе учинить новые положения о российских городах и весях. Сии нелегкие упражнения по выработке новых законоположений отняли у нее почти десять лет. Особливо много трудов она положила на новый прожект, коротая время после безвременно ушедшего Саши Ланского. Сия работа давала ей возможность хоть на время забывать о своей дорогой утрате. Следуя русской поговорке «быть занятым – быть счастливым», она, занимаясь законотворчеством, отдавалась ему с головой, тщась предусмотреть все возможные его стороны. В основе всех своих желаний и действий Екатерину неизменно заботилась об общем благе. Имея неограниченную власть, она всегда тщилась направлять общество на разумный путь не угрозами и жесткими наказаниями, а убеждением, внедрением в сознание каждого необходимости объединить усилия всех сословий для достижения блага, общественного спокойствия и прочной стабильности. В конечном итоге, к новому 1785 году она сумела завершить одновременно и законодательный акт «Грамота на права и выгоды городам Российской империи» и «Жалованную грамоту дворянству». Подобная грамота, изданная двадцать лет назад еще императором Петром Третьим, никак не подтверждалась и не упразднялась ею. Поелику пришло время утвердить ее.