Эхо моей судьбы - [5]

А все несут ей лишь свои отходы

И в неумолчном шёпоте берёз

Вершат свои бессмысленные годы.

И каждый день нас приближает всех

К ответу, что до боли неизбежен.

Земной успех — всего лишь горький смех.

Успех небесный — тем, кто здесь отвержен,

Не наследил неправдою и злом,

Кто не вредил ничем земному лону…

Ведь гром небесный нынче поделом

Сопутствует серебряному звону.

:::

Утешатся все плачущие Там,

Насытятся все алчущие истин,

Приимет их Господь Великий Сам,

Как винограда вызревшего кисти.

«А я-то думала вчера, что больше снега не увижу!»

А я-то думала вчера, что больше снега не увижу!

И стали почки набухать от неподдельного тепла…

Всю ночь буянили ветра, и холод подступал всё ближе,

К утру заботливо метель снегами дали замела.

Своей уютной белизной, своею ласкою пуховой

Мой окружила дом она — последний бережный приют.

Я на снега во все глаза смотрю, как нищий на обновы,

И тихо радуюсь в душе, где вихри белые снуют.

Привет, привет тебе, январь, суровый сказочник предгорий,

Мой незатейливый баюн, мой горностаевый мудрец!

Ты похоронишь подо льдом своих объятий даже горе,

Надев на мёртвенную ширь свой белый царственный венец.

«Гром катает камни за пригорком…»

Гром катает камни за пригорком,

Высекает искры до небес.

Дождик вспрыгнул лесу на закорки,

Тот его попробовал на вес…

И застыла корка ледяная

Паутинной вязью хрусталя,

Лунный свет сквозь ветви пропуская

И хвоинки бликами паля…

Начались к зиме метаморфозы,

Волшебством подпитывая дней

И ночей то слякоть, то морозы,

То души рассудочность моей.

Я стою столбом заворожённо

И на Божий мир вокруг смотрю,

Будто отщепенец прокажённый,

Красоту несметную корю,

От чего вовек не оторваться, —

Каждый миг приносит свой расклад…

Мне ль тебя, неистовый, бояться

Грозовой ноябрьский камнепад!

Пошуми, поклацай, побеснуйся,

Это твой последний адов круг…

Вдарь-ка посильнее, не тушуйся,

Вдруг возьмёшь кого-то на испуг!

Вдруг кого-то ввергнешь в изумленье,

Кто в дому застынет сам не свой?

Ну, а я развеяла томленье

Чувств своих и радуюсь с тобой.

Я ещё не так могу яриться

И громы, и молнии метать, —

Никому из смертных не приснится,

Лучше бы тебе о том не знать!

Но исподтишка не стану рваться,

Чтобы местью сердце утолить…

Вот уйду на небо, может статься,

Будем вместе осенью чудить.

Раскатаем камни по округе,

Забросаем тучами простор,

Будет ветер плакать от натуги,

Раздувая молнии костёр…

А пока возьми меня в сидельцы

У твоих небесных вечных врат.

Слышишь, как выстукивает сердце

Свой осенний, дерзкий камнепад?

«Февраль последней ересью блажит…»

Февраль последней ересью блажит,

Снега свои расходует бездельно,

По аппарели каменной дожжит

И смотрит не по-зимнему апрельно.

Ланцеты первоцветов поднялись,

Белея чистотою первородной,

И тусклая заворожённо высь

Полна своею праздностью холодной.

Но запах новой жизни не спугнуть

Ветрам, что до расхлябанности падки

Тепло скупое радостно задуть,

Свивая прошлогодние остатки

Травы пожухлой. Не свернуть весне

С тропы предначертаний, если только

Земля не перепутает во сне

Меридианов знаковые дольки.

Её сюрпризов множатся ряды,

Она торопит время и пространство,

Вращая массы суши и воды

В своём извечном хрупком постоянстве.

А люди делят власть, как пустяки,

Сжигают плоть ограбленных собратья…

И скорбной жизни новые ростки

Не выпускают смертные объятья.

В апреле будет привкус февраля?

На пепелищах саваны черёмух

Вновь развернёт спалённая земля,

Заглаживая человечий промах?

Как горько жить, когда ни новый день,

Ни новый век не дарят облегченья,

И Хиросимы нависает тень,

Накрыв собою мирные селенья.

В пяти, нет, трёх минутах от войны,

У ада распалённого на грани

Баланс людской, и боги не вольны

Нас уберечь от ненавистной брани.

Смешал февраль сегодня кровь и пот

В своём непредсказуемом затишье,

И знает только сам лукавый чёрт,

Кого он хочет сделать пятым лишним.

Достанет ли терпенья у земли,

Когда мы сами не хотим сознаться,

Что сожжены мосты и корабли

Когда-то заповеданного братства?

Что миром правят злые дураки,

И наплевать им на цветы и песни.

Им шутовские впору колпаки

Надеть и не снимать. Что будет, если

Покинет разум вовсе эту твердь?

А март уже готовит потрясенья,

Решая, — жить нам или умереть, —

И не предполагая воскресенья.

«Чёрной тканью вселенной обёрнута ночь…»

Чёрной тканью вселенной обёрнута ночь

И, роняя в колодец земной расстоянье,

Мчат спирали созвездий из времени прочь

В равнодушном величии, в вечном камланье.

И, дерзая и падая, ждёт человек,

Что заметят и примут безумца на равных

Там, где мерою бега придуман парсек,

Где материя кружит в движениях плавных.

Но невнятны желания, спутанна речь,

И горит вожделением алчущий разум,

И кровавой истории тянутся встречь

Человечьи валы. Многодумным маразмом

И ужасными криками полнится ширь

Нашей клетки земной, где, железом увеча,

Плоть на плоть набегает… А мой монастырь

Осиян тишиной. Жгу лампады и свечи,

Да молюсь за сердца, что пропали во зле.

Нет, не Бог заповедал такую растрату

Горьких слёз неповинных детей на Земле

И убийства сестёр ненавидящим братом…

Как проникнуть туда, где за гранью беды

Равнозначны разумных пустот величины,

Где соцветьем творения чистой воды

В ткань материи мы вплетены воедино?

«Послевкусие лет моих — хинная сладость черёмух…»