Его семья - [12]

Нина подала Руденко аккуратно сложенный лист бумаги. Она внимательно следила за Николаем Степановичем, пытаясь угадать, какое впечатление произведет ее заявление. Ее снова стала бить нервная дрожь, и она не могла оторвать взгляда от небольшого листка бумаги, над которым просидела вчера до поздней ночи и над которым склонилась сейчас голова Руденко.

— Да что он, одурел? — воскликнул Николай Степанович.

— Он ударил меня, — сказала Нина и сразу же вспомнила перекошенное от злобы лицо мужа.

Руденко задумался, то складывая, то развертывая заявление, а Нина настороженно смотрела на него. Его молчание казалось ей подозрительным, и она подумала, что Руденко постарается замять это дело.

— Будете обсуждать? — спросила она, с вызовом глядя на Николая Степановича. — Или мне в горком идти?

— Обсудить оно легче всего… Обсуждать будем, — ответил Руденко. Вышел из-за стола, сел напротив нее, мягко сказал: — Нина, расскажи, как у вас все это произошло. Почему оно у вас так получается?

— Об этом у Якова спросите! — раздраженно ответила Нина.

— У Якова мы спросим, но мне интересно тебя послушать, — настаивал Николай Степанович.

Ну, что ж, если это его так интересует, она может рассказать. Во всем виноват Яков. Не она, а он приходит домой пьяный. А какая жена будет молча терпеть, если муж начнет пьянствовать, забывать о том, что у него есть семья? Но даже с этим можно было бы мириться. Да ведь он к тому же изменяет ей!..

— Откуда ты знаешь? — спокойно спрашивает Руденко.

— Знаю…

Николай Степанович недоверчиво качает головой:

— Я этому не верю.

Нина снова хмурится. Так она и знала: Руденко берет под защиту ее мужа. Все они одинаковы!

— Нина, — снова раздается голос Николая Степановича. — Как ты думаешь, почему Яков стал пить? Не мог же он ни с того ни с сего начать бегать по ресторанам.

— Об этом у него спросите, — сердито отвечает Нина. — Пусть он вам скажет, как издевается надо мной, над детьми. Ему, верно, мало одной, он другую ищет… А что я сделаю? У меня дети на руках, я одна дома…

— Никого он не ищет, — перебивает ее Руденко.

— Почему вы не поговорите с ним, чтобы он бросил пить, бросил за чужими юбками бегать? — переходит в наступление Нина. — Заявления моего ожидали?

— Я говорил с ним…

— Плохо говорили! Он еще хуже стал.

— Видишь ли, Нина, я не раз уже думал о вашей жизни, — сказал Руденко, будто не слыша ее последнего упрека. — И мне хотелось бы понять, почему она у вас сложилась так плохо. Возможно, у вас было бы по-другому, если бы ты где-либо работала…

«Если б работала!» Разве не пыталась она несколько лет назад устроиться на вечерние курсы подготовки учителей! И даже устроилась, посещала их около недели, и ей понравилось там. А потом Яков заявил, что он не для того женился, чтобы самому возиться около плиты или убирать в комнате. Он так настаивал на том, чтобы Нина оставила курсы, что она, обиженная, бросила учебу.

Она хотела рассказать об этом Руденко, но сразу же передумала: все они одинаковы. Сердито молчала, глядя в окно застывшим взглядом.

— Ну, ладно, — немного подождав, произнес Руденко. — Рассмотрим твое заявление.

Нина ушла недовольная, хоть Руденко и взял заявление, пообещав рассмотреть его на партийном собрании. Потому ли, что ее не удовлетворил разговор с Николаем Степановичем, или потому, что подсознательное чувство говорило ей, что ее поступок еще больше отдалит мужа от нее, на душе у нее было тяжело, и ее уже не радовала мысль о предстоящем наказании Якову.

Но потом она опять вспомнила, как Яков приходил домой пьяным, как ссорился с ней, как запирался от нее в своем кабинете, и ей снова стало жаль себя, и неприязненное чувство к мужу с прежней силой вспыхнуло в ней.

VIII

Рабочий день начинался ровно в двенадцать, но большинство сотрудников редакции обычно приходило значительно раньше, чтобы, воспользовавшись отсутствием посетителей и относительной тишиной, готовить материалы для следующего номера.

Этого правила придерживался и Горбатюк.

Сегодня он ничего не собирался писать (да и не смог бы после бессонной ночи), однако в десять часов утра уже подымался по широким ступеням на второй этаж. Пожилая женщина-швейцар, которую все называли просто Васильевна, встретила его обычным: «Здравствуйте, Яков Петрович, как спалось?», произнося это приветствие тоном человека, много лет прослужившего в одном учреждении и поэтому имевшего определенные привилегии по сравнению с другими, более молодыми работниками.

Каждое утро слышал Яков эти слова и привык к ним. Но сегодня ему почему-то показалось, что Васильевна произнесла их совершенно иным, особенным тоном. «И она уже знает!» — подумал, хмурясь, Горбатюк и нехотя поздоровался.

Васильевна удивленно посмотрела ему вслед и покачала головой.

Горбатюк шагал по кабинету, поглядывая на стол, где лежала гора невычитанных статей. Он радовался тому, что сегодня у него много работы, которая поможет хоть на некоторое время забыть обо всем, и в то же время работать не хотелось: слишком свежи были воспоминания о вчерашней ссоре, об утренней встрече с женой. Обычно же у него сразу появлялось рабочее настроение, едва только Яков садился за свой стол.