Его последние дни - [73]

— И чего вы кричите? — совсем другим, спокойным голосом спросил Розенбаум.

— Да потому что больно!

Я встал со стула отвернулся и оперся рукой на ближайший стол. Меня потряхивало, на глаза наворачивались слезы.

— И что за часть вы потеряли?

— Лучшую, — буркнул я.

— А что осталось?

— Угадайте.

— Ну, так мы далеко не уйдем.

— Я никуда и не собираюсь уходить. Я сказал, что буду пить таблетки, буду лечиться, пойду к психологу. Что вы еще хотите?

Розенбаум какое-то время молчал. Мне стало получше, я постоял с закрытыми глазами, потом повернулся и сел на стул.

— Ладно, а про книгу мы можем поговорить?

— Господи, да почему все хотят говорить о моей книге! Что случилось-то?

— Было бы странно писать книги и надеяться, что никто не захочет их с вами обсудить, — резонно заметил Розенбаум, вскинув брови.

— Тоже верно, — согласился я. — И что вы хотите обсудить?

— Вы сказали, что книга не работает. Что это значит?

— Значит, она упирается в тупик и у нее нет концовки. Не работает придуманная схема. Герой понимает, что всю свою биографию вдоль и поперек перекрутил, а результата нет.

— Ну… Я книгу не читал, но не пойму, в чем проблема. Ну перепишите немножко, введите других героев. Пусть доктор ему поможет, в конце-то концов.

— Нет, это так не работает. Дело то ли в герое, то ли в обстоятельствах, но все ведет к одному финалу. Он совершает самоубийство.

— Ну, бывают и грустные книги. Да и в целом, ну герой покончил жизнь самоубийством, ну пусть там что-то произойдет на похоронах и еще как-то. Читатели-то живы остались. Ну покажите им, что не надо делать так, как герой. Отрицательный пример — тоже пример.

— Он должен был справиться! Там просто какой-то логический тупик! Или обстоятельства, или…

— Да почему должен-то? — не выдержал Розенбаум. — Что за директивность? Это же книга, а не жизнь. Но и в жизни-то никто не должен.

— Ну слушайте. Что значит «почему»? «Должен» тут не в прямом смысле, а как бы… ну, была возможность. Даже не возможность, а… ну, все должно было быть хорошо…

— Опять должно? — спросил Розенбаум.

— Да не придирайтесь вы к словам! Я его придумал таким, что он должен был справиться!

— А он не справился. Ну что ж теперь?

— Значит, я что-то сделал не так. Значит, где-то ошибка. Но я не понимаю где.

— Подождите, так кто из вас не справился-то? Вы или он?

— Это сложно. — Я потер переносицу и зачем-то зажмурился, стало полегче. — Но я же его придумал, значит, я.

— Ну, я слышал, что у хороших писателей персонажи живут собственной жизнью.

— Почти у всех.

— Ну так, может, это его решение? И вы тут вообще ни при чем?

Я долго сидел с закрытыми глазами, почему-то прокручивая в голове разговор с Мопсом. Он не давал мне покоя. На самом деле в его словах есть сила и смысл.

— Я не могу быть ни при чем. Но, может, и так. Может, это его решение.

— А зачем вы жмуритесь? — нейтральным тоном поинтересовался Розенбаум. — Просто интересно.

— Ваша просветленная лысина так блестит, что смотреть невозможно.

— Понимаю. Мне, к сожалению, надо идти. Вечером у вас прием лекарств. Не забудьте.

— А если забуду, то что?

— То сестра напомнит.

— И в чем тогда разница?

— В том, что вы не забудете.

Глава 18

Я открыл глаза и понял, что Розенбаум явно хотел сказать что-то еще, но как будто сдерживал себя. Мне даже показалось, что он злится. На лбу у него появились складки, усы топорщились, и он стал похож на моржа в докторском халате. Осталось только клыки выпустить. Или бивни. Что там у моржей? Он встал со стула и молча вышел из комнаты, в дверях столкнувшись с Денисом, возглавлявшим делегацию психов. Несмотря на разницу в габаритах, санитару пришлось уворачиваться от идущего напролом моржа в халате. Все-таки субординация у них тут армейская.

Делегация психов расселась по стульям и готовилась приступить к первому пункту повестки встречи, но Денис включил телевизор. Зловещий ящик мгновенно приковал всех к себе.

— Армянская сторона отрицает сообщения о тяжелых потерях, — сообщил диктор, а на экране показали азербайджанский беспилотник.

Я встал и быстро вышел. В палату идти не хотелось, там Сыч страдает по боженьке и Мопс по литературе. И куда податься? В туалет, видимо.

В дверях туалета я зацепился за что-то ногой и чуть не упал. Обернулся, чтобы посмотреть, что мне помешало, и увидел Тощего. Он стоял у косяка, между раковиной и стеной, бесстрашно улыбаясь и глядя мне прямо в глаза. Это он мне засаду, что ли, устроил? Стоял тут и ждал, когда я пойду отлить? Исключительная целеустремленность, а главное, место правильно подобрал. Проще всего застать человека беззащитным именно в туалете. Со спущенными штанами особо не повоюешь. Да и внимание занято не окружением. Тощий прямо-таки диверсионную операцию по захвату языка провел.

— Иди в жопу, — отмахнулся я и отвернулся.

— Ссыкло! — почему-то обиженным тоном заявил Тощий.

Я медленно повернулся обратно и посмотрел на него. Он чуть наклонил голову и рассматривал меня, как будто пытаясь понять, сработало ли.

— Ссыкло! — повторил он и улыбнулся.

— В каком-то смысле ты прав, — посмотрев в сторону комнаты досуга, ответил я сам себе, а не ему.

— Ссыкло!

— Заело, что ли?