Его последние дни - [74]

— Давай попиздимся, че ты?

Интересно, а почему он не бьет первым? Я шагнул ближе к нему и утвердительно кивнул.

— Ну давай.

Тощий обрадовался, вскинул руки, вставая в то, что считал стойкой. Руки он задрал так высоко, что не смог бы нанести ни одного хорошего удара. Локти выше уровня глаз. Это было скорее похоже на попытку укрыть голову от ударов сверху.

— Ну, бей, — приказал я.

Он растерялся, выглянул из-за рук с сомнением.

— Руки ниже опусти! Колени в полусогнутое положение. — Я дернул его на себя, показывая, насколько он неустойчив, потом толкнул обратно, восстанавливая его же равновесие. — Шире ноги!

Я еще пару раз дернул его вперед-назад. Его мотыляло, но наконец он зафиксировался.

— Руки ниже! Ниже, еблан! Челюсть открыта! — Я легко шлепнул его ладонью по подбородку. — Бей.

Он так и стоял, не предпринимая никаких попыток меня ударить. Еще и зажмурился.

— Глаза открой. Бей, я сказал. — Я злился все сильнее. — Я тебя убью, если не ударишь. Утоплю в сортире.

Тощий поверил, испугался, губы задрожали. Он неловко, как ребенок, ткнул неплотно сжатым кулаком вперед. Я легко отвел удар в сторону и дал ему пощечину.

— Глаза открой, еблан. На меня смотри. Да не на руки, в глаза мне смотри! Бей. Еще, сильнее бей!

У него получалось очень плохо. Просто отвратительно. Он больше напоминал надувную куклу у заправки, которая мотыляется во все стороны и машет руками. И это доводило меня до исступления. Вояка хренов.

— Ты пиздиться хотел?! Ну, бей! Давай, в кадык мне ударь, чтобы я хрипел и задыхался. В кадык, я сказал! В глаза мне смотри! По яйцам бей! Никуда попасть не можешь? Сближай дистанцию, отгрызай нос и губы, выдавливай глаза! У тебя же две руки! Ну!

Тощий заплакал. Закрыл голову руками и сел на пол. Мне с трудом удалось сдержаться и не пнуть его. Я сел перед ним на корточки.

— Хреновое чувство, да?

Тощий, конечно, ничего не ответил. Так и сидел, закрывая голову руками и тихонько завывая.

— Это называется слабость.

Я встал и вышел из туалета. Кое в чем он прав, конечно. Нужно довести дело до конца. Почему-то прострелило болью правое ухо, а потом оно наполнилось тонким звоном.

Я зашел в палату, молча взял с тумбочки Мопса свою книгу и отправился в комнату досуга. Там все еще продолжался выпуск новостей, но теперь освещали небывалые успехи в экономике. Психи находили эту информацию удовлетворительной и успокаивающей. Растеклись по стульям, автоматически став похожими на политбюро. Даже лица как бы оплыли.

— Дай ручку, — попросил я Дениса.

Он отвлекся от телевизора, посмотрел на меня и, ничего не спрашивая, полез в карман. Я сел за стол, достал из стопки чистый лист и стал крутить ручку в пальцах. Что писать-то? Я потер звенящее ухо и поморщился. Что за напасть?

Итак, проблема за пределами памяти Андрея. Очевидно, что в этом случае искать ее надо где-то в биографии отца. Но я почти ничего о нем не знаю. Точнее, не знаю до определенного возраста, а что-то мне подсказывает, что искать надо там. На войне. А про войну отец ничего не рассказывал.

Я знаю только три факта. Он служил срочную службу в спецназе и успел поучаствовать в попытке СССР потушить грузино-осетинский конфликт. После службы он сразу же был призван в наспех сколоченную армию только что ставшего независимым Азербайджана. По сути, приехал с войны на войну. И последнее, что я знаю, — он потерял руку во время Карабахского конфликта. Вот и все.

Я записал эти три факта на листке. Потом нарисовал кривой треугольник. Потом закрасил его. Работе это, конечно же, не помогло. Я в очередной раз пожалел о том, что телефон разбит. Можно было бы хотя бы погуглить что-то про ту войну. Почерпнуть какие-то факты.

Я снова вспомнил слова Мопса. Литература — это не жизнь. Это в некотором смысле освобождает. Я же могу создать героя, прототипом которого станет мой отец. И наделить его какой угодно биографией. Литература — это не жизнь.

Я прикинул, сколько лет моему герою. Если институт он не оканчивал, то, скорее всего, срочную службу он проходил лет в восемнадцать или девятнадцать? Я вдруг вспомнил, что отец учился в каком-то училище. Что-то связанное с легкой промышленностью. Ну, допустим, ему двадцать. Значит, из армии он вернулся в двадцать два.

Я сделал пометки и снова начал что-то рисовать. Меня не очень радовала перспектива создать героя и отправить его на войну. Клянусь, если я напишу еще хоть одну книгу — она будет про счастье, любовь и сплошное добро. В ней не будет происходить вообще ничего. Просто всем будет хорошо. И смешно.

Итак, двадцатидвухлетний пацан во время службы видит, как добрые соседи, грузины и осетины, вдруг переходят в состояние войны. А вернувшись домой, сам оказывается в гуще такого же конфликта. Азербайджанцы и армяне, недавно мирно жившие вместе, начинают убивать друг друга.

Я вдруг вспомнил один эпизод. Наверное, отец рассказывал мне об этом. Кажется, это происходило недалеко от Цхинвала. Советские войска пытались контролировать перемещение оружия в регионе и установили блокпосты. На одном из таких постов оказался отец. В задачу подразделения входило досматривать проезжающие машины на предмет незарегистрированного оружия.