Его последние дни - [72]
— Прошли, — кивнул Мопс. — Но опыт оттуда извлекался через отца. В эпизоде с боевым дежурством есть разговор с отцом, в эпизоде с обрезанием — ссора родителей с дедом. Ну, тут не отец, а мать, но это общей картины не меняет.
— Если вас послушать, то Андрей и не существует. Вы его вообще свободы воли лишили, — покачал я головой.
— Не я, а вы. Это вы написали. — Он постучал пальцем по стопке листов. — И я думал, что это хорошая задумка, а не случайность. Может, в этом и заключается талант — интуитивно сделать то, для чего требуется огромный опыт. Но в любом случае вам нужно закончить книгу. Главный герой должен появиться на сцене. Нужно раскрыть историю Архана, нужно показать, откуда взялось чудовище.
— И зачем тогда нужен Андрей? Можно вообще из книги его вычеркнуть и ничего не изменится! — Я сам не понимал, что меня злит.
— Во-первых, его отсутствие тоже говорит о многом, а во-вторых, без сына нет отца, — заметил Мопс.
В палату вошел Розенбаум. Я даже обрадовался его появлению. То ли потому, что можно было закончить этот разговор, то ли просто соскучился.
— Как у вас дела? — спросил он.
— Не жалуемся, — ответил Мопс.
— А это моя недоработка, — глядя на Сыча, сказал Розенбаум, потом повернулся ко мне. — Пойдемте поговорим?
— Да, конечно.
Я встал с кровати и пошел за доктором, не глядя на Мопса. Все-таки он меня разозлил, хоть и не совсем понятно чем. Мы вышли из палаты, Розенбаум пошел в комнату досуга, а я остановился в коридоре. Метрах в трех от меня, в процедурном кабинете, разговаривали две медсестры. Одну я мог только слышать — судя по голосу, это Ольга. Вторую видел через открытую дверь. И именно из-за нее и остановился. Симпатичную молодую блондинку в подозрительно коротком халате звали София, судя по бейджику.
— Ну вот сама-то как думаешь? — сурово спрашивала Ольга. — Ну тут же психи! Ну мало ли как они среагируют!
— Да я все понимаю! — отвечала София. — Это не мой халат, взяла у Маши!
— Ну вот и штаны бы у нее взяла! — злилась Ольга. — Ну что за…
— Слушай, ну так вышло! Я на смену из клуба ехала!
Я задумался. Отвечает ли эта сцена требованиям теста Бекдел? Две женщины, говорят друг с другом, но вот третий вопрос. В некотором смысле — о мужчинах. Ольга явно намекает, что слишком короткий халат может спровоцировать психов. Но ведь психи в данном случае — это работа. Разговор о работе или о мужчинах? Если рассматривать исключительно половую принадлежность — то о мужчинах. Но было бы странно переложить ответственность на душевнобольных, разве нет? Да и относятся медсестры к пациентам как к чему-то бесполому, как мне кажется. Но, с другой стороны, есть определенная рабочая форма и тут налицо косяк.
— Ну, полагаю, это хороший признак, — сказал вдруг прямо над моим ухом Розенбаум.
— Что? — смутился я.
Он указал кивком на Софию:
— Ну, наблюдаю проявление интереса к жизни. В некотором смысле.
— Не в том, о котором вы подумали, — ни на что не надеясь, возразил я. — Пойдемте.
Мы вошли в комнату досуга и, хотя в ней никого не было, сели в дальнем углу.
— Как ваше самочувствие? — спросил Розенбаум.
— Получше, чем утром. Выспался, видимо.
Он рассматривал меня, поглаживая усы, и снова казался разочарованным. Да что случилось-то?
— Давайте немного поговорим о то, что происходило утром?
— Давайте. Плохо мне было.
— Это хорошо, — кивнул Розенбаум. — А что именно значит «плохо»?
Я задумался. Почему-то сейчас мне было трудно сформулировать, что именно происходило. Как будто прошло много лет, а не несколько часов.
— Ну, я понял, что книга не работает, снился дурацкий сон, домой хочется, все вместе как-то подкосило, ну и вот.
Мне вдруг стало стыдно за утренние слезы. Я теперь сам не понимал, почему разревелся.
— Бывает, — легко пожал плечами Розенбаум. — Но меня сейчас в первую очередь интересуют чувства. Что это было?
— Утрата, — неожиданно для самого себя ответил я.
— Интересно. Утрата чего?
— Не знаю.
— А если бы знали?
— Ну давайте без этих дешевых приемов, — поморщился я.
— На дорогие у нас денег нет. Оптимизация. Так что вы утратили?
— Послушайте, ну я же говорю! Книга не работает. Представьте, что вы тратите все свои силы и внимание на что-то одно. Двадцать четыре на семь. Буквально живете чем-то. Все ваше существование сфокусировано в одной точке. А потом оказывается, что вы облажались. Тут кому угодно поплохеет!
— Отлично вас понимаю, — усмехнувшись, сказал Розенбаум. — Могу даже пальцем ткнуть в парочку таких пациентов. Так что вы утратили?
— Господи! — Я закатил глаза. — Вы просто не понимаете. Я же говорю, книга не работает.
— Ну не работает и не работает, — равнодушно пожал плечами Розенбаум. — Ну и чего?
— Вы меня позлить решили?
— А что вас злит-то?
— Да то, что вы ведете себя как идиот. Я же говорю…
— Я не писатель. — Он поднял руки. — Не надо третий раз говорить мне то, что я просто не способен понять и почувствовать. Дайте мне какой-то другой яркий образ. Вы же умеете.
— Я не справился, понимаете?
— Да с чем?! — Он повысил голос.
— Да я как будто часть себя потерял! Вы вообще понимаете, насколько писатель срастается с тем, что пишет?! Это буквально, а не метафорически часть меня!
Тревожные тексты автора, собранные воедино, которые есть, но которые постоянно уходили на седьмой план.
Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.
Этот рассказ можно считать эпилогом романа «Эвакуатор», законченного ровно десять лет назад. По его героям автор продолжает ностальгировать и ничего не может с этим поделать.
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.