Его последние дни - [40]

Этот вопрос любил задавать мне отец. И ответа на него не было. Я обещал, что теперь впредь буду заполнять дневник и решу все проблемы в школе, а он отвечал, что это понятно, но что дальше-то? И так до бесконечности. Вопрос стал для меня символом бессмысленного экзистенциального ужаса. Но почему этот вопрос задает Андрей? Как это произошло? Я стал приглядываться к нему и понял, что его черты лица плавно меняются.

— Батюшка приехал, есть желающие сходить на беседу или молитву?

Меня выдернул из сна голос санитара. Я глупо заморгал спросонья и даже не сразу понял, что эта фраза прозвучала не во сне, а наяву. Санитар осмотрел палату в поисках желающих. Никто не реагировал, но вдруг произошло странное.

Сыч резким движением скинул с себя одеяло и сел на кровати. Его взгляд мгновенно сфокусировался, а с лица исчезла обычная отстраненная безэмоциональность. Сыч нахмурился, почесал нос и быстро, сунув ноги в тапки, встал.

— Еще желающие? — поинтересовался санитар.

Но, судя по всему, больше никто не собирался молиться. Сыч довольно бодро пересек палату и вышел. Я удивленно посмотрел на Сержанта, сидящего на красном стуле, он задумчиво глядел прямо перед собой.

— Он же лежал как кабачок на грядке, что случилось-то? С чего подорвался?

— Решил на беседу со священником сходить, — дал самый очевидный ответ Сержант, даже не взглянув в мою сторону.

Мне стало интересно, куда он так внимательно смотрит, но на противоположной стене не было абсолютно ничего.

— Это я и сам видел. Но он же в депрессии, разве нет?

— Я не доктор, чтобы диагнозы ставить. Но, скорее всего, да.

— И почему он так подскочил? Что его в себя-то привело?

Сержант вдруг привстал и сдвинул стул левее. Совсем чуть-чуть, на несколько сантиметров. Сел и снова уставился в стену. Я наконец понял, что происходит. Он пытается поставить стул ровно по центру комнаты.

— Он семинарист, — пояснил Сержант. — Вполне вероятно, что он сюда и попал в связи с каким-нибудь религиозным вопросом.

— А ты как сюда попал? — зачем-то спросил я.

— Может, есть предположения? — ответил он вопросом на вопрос, снова привстав и подвинув стул на несколько сантиметров левее.

Я закрыл глаза и попытался уснуть. Ничего не получилось. Я чувствовал себя уставшим, вымотанным, как после бессонной ночи, но сон не шел. Более того, оказалось, что меня немного потряхивает и, кажется, даже знобит. Заболел?

Тем не менее я продолжал лежать с закрытыми глазами, надеясь, что рано или поздно получится уснуть. Хотелось бы проснуться уже утром, собрать свои пожитки и покинуть это место. Почему-то именно сейчас все звуки, в частности скрипящий под Сержантом стул, и запахи психушки стали раздражать особенно сильно.

Чтобы отвлечься от них, я мысленно вернулся к книге. Теоретически осталось всего несколько глав — это хорошо. Книга дается мне тяжело, если не сказать болезненно, но есть и реальные сложности. Например, непонятно, как добиться чередования зарядов. Раньше мне казалось, что Архан обеспечит позитивный заряд, что позволит по всем правилам покатать читателя на горках эмоций — плохо, хорошо, плохо, хорошо. Но оказалось, что это работает не совсем так.

Все сцены с Арханом вообще выпадают из логики «хорошо/плохо». Как будто само наличие ответственности, а также понимание героем связи своих действий с результатом снимают заряд со сцены. Пропадает напряжение. Не делает ли это героя картонным и неживым?

Тут мои мысли логично перескочили на порядок выше. Подразумевает ли жизнь наличие напряжения? И что тут первично — убежденность в том, что жизнь связана с напряжением, что и приводит к такой жизни, или напряжение, являющееся самой основой жизненного процесса? Все эти преодоления трудностей и невзгод — это и есть жизнь или это попытка подтвердить свою картину мира?

Я заметил, что у меня опять напряжена челюсть. Я буквально скрипел зубами. Скорее всего, из-за раздражения, которое вызывал Сержант, передвигая стул с места на место. Ему никак не удавалось найти золотую середину.

Я открыл глаза, встал с кровати и вышел из палаты. Покрутился на месте, вновь ломая голову, куда бы себя деть. В комнате досуга вдруг раздался смех. Очевидно, там происходит что-то интересное.

За столом сидели несколько психов, в том числе Мопс и незнакомый мне человек. Вероятно, волонтер от общественной организации. Все сидящие за столом рубились в неизвестную мне настольную игру под присмотром санитара.

Один из психов положил на стол карточку и оставил руку на ней. Игроки тут же пришли в движение, настолько быстро, насколько позволяла их реакция. Все психи положили свои руки на руку первого, сделавшего ход. Кроме волонтера и одного бедолаги, который, видимо, испытывал проблемы с координацией и поэтому промахнулся. Шлепнул ладонью по столу сантиметрах в десяти от остальных рук. Но совсем не расстроился и даже, наоборот, захохотал. Остальные подхватили. Он предпринял еще две попытки, сопровождаемые гомерическим смехом, и наконец справился. Волонтер положил руку последним, очевидно, поддаваясь.

— Хотите поиграть? — увидев, что я наблюдаю за происходящим, спросил он.

— Нет, спасибо.