Его любовь - [66]

Но в то же время хорошо, что Надийка слушает о похождениях Михаила, а то ведь поди вспоминает и думает о нем.

— Мама, — сказала Надийка, — хватит об этом. Каждый получает то, что заслуживает…

То, что она сделала матери замечание, понравилось Юрку, однако справиться с раздражением своим он так и не смог, оделся и вышел.

Вернулся поздно, подвыпивший. Тещи дома не было.

— Где мать?

— Уехала… — вздохнула Надийка. — Поссорились мы, она на автобус и пошла.

— Лучше бы и вовсе не приезжала! — грубо заявил Юрко. — Тоже мне адвокат! Кто знает, может быть, еще  т о г о  уговаривает сюда приехать.

— Никого она не уговаривает. Старая женщина — как думает, так и говорит, по-простому.

— Не ты ли сама попросила ее про Михаила все разнюхать? Потому, наверно, и приперлась сюда! — Юрко бросал обвинения, возникшие в пьяном мозгу и помимо воли слетавшие с языка.

Надийка смотрела на него непонимающими глазами. Губы ее беззвучно шевелились. Смотрела не мигая, будто видела мужа впервые. Но Юрко (лишь бы не поддаться, не признать несправедливость своих упреков) бросил ей в лицо:

— Ты ведь любила его!

А самому хотелось подойти к Надийке, обнять ее, приголубить, поцеловать, ни о чем не напоминая. Но что-то враждебное и жестокое сдерживало этот порыв, заставляло произносить слова, за которые — он ясно чувствовал — Надийка вправе была возненавидеть его.

— Только не юли! — распалял он себя. — Не думай, как получше соврать. Любила? Любила? — допытывался он, несмотря на то что сам прекрасно это знал, но надеялся — жена ответит сейчас уклончиво и, возможно, этим успокоит его.

А Надийка не умела кривить душой. Не видела в том необходимости. Впрочем, Юрко спрашивал о хорошо известном им обоим.

— Любила, — спокойно подтвердила она. — Если б не любила, разве отдалась бы ему!

— А меня? — напирал Юрко, словно нарочно бередя заживающую рану. — Меня ты не любишь и не любила!

Надийка молчала, а он наливался злобой, наседал, требуя ответа — сейчас, немедленно; губы его пьяно подергивались, дышал он тяжело и прерывисто, и несло от него водочным перегаром.

— Ты мне… — хотела найти слово помягче, чтобы Юрко угомонился (всегда боялась пьяных) и чтобы не очень покривить душой. — Ты мне ведь тоже всегда нравился.

Юрко взорвался:

— Ага! Значит — его любила, а я — только нравился?

— Подожди. Ты не даешь мне сказать.

— Не выкручивайся! Незачем! Сейчас ты правду сказала, и я ее до гроба не забуду. А я-то верил, что ты полюбишь меня.

— Разве об этом нужно говорить? Неужели ты сам не чувствуешь, как я отношусь к тебе?

— Нет-нет, не оправдывайся! Значит, только нравлюсь, а я хочу иметь настоящую любовь. Или она не для всех на свете? Слышишь, я хочу  л ю б в и, а не только нравиться.

— Успокойся! Я люблю тебя! — улыбнулась Надийка примирительно.

— Так ты же Михаила любила!

— Это было давно. Так давно, будто и вовсе не было.

— Будто. Но все-таки было. И его любила сильнее, а? Сильнее? Правда?

— Не помню.

— Чего не помнишь?

— Не помню, как я любила, — спокойно объяснила Надийка.

Совсем неожиданное «не помню», тон, которым было это сказано, ошеломили. Некоторое время Юрко стоял онемев, не дыша, лишь вяло вертелась в голове мысль: «Не смогла, не решилась даже соврать. Дескать, тебя люблю сильнее, одного тебя в целом мире так крепко люблю. Такую малость не захотела сказать. Ага! Значит, т о г о  любила сильнее».

Подмывало выкрикнуть что-то грубое, злое, даже размахнуться и ударить, но Надийка стояла рядом такая близкая и доверчивая, так спокойно и кротко смотрела на него, что все обидные слова улетучились сами собой.

— Нечего меня жалеть, не нужно, — сказал он наконец. — Ты сказала, что не любила меня, и этих слов я не забуду тебе всю жизнь!

— Ты сам не знаешь, чего хочешь, — горестно вздохнула Надийка.

Юрко чувствовал, что в его нападках и обвинениях действительно много несуразного, чего сам толком не понимал, и чем больше он высказывает все это, тем хуже будет для него самого. Однако остановиться не мог, пока вдруг не заметил, что Надийка, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, рыдает, вздрагивая всем телом. Тогда он мгновенно умолк, будто прикусил язык, и стал беспомощно озираться, словно старался понять, где он и что с ним происходит. Придя наконец в себя, бросился к Надийке, обнял ее вздрагивающие плечи. Гладя ее волосы, виновато повторял:

— Прости меня. Больно мне, ничего я поделать с собой не могу. Жизнь-то одна, и как прожить ее без любви?

— Я так и знала. Ты всегда будешь меня упрекать.

— Н-нет, не буду… — пообещал Юрко не очень уверенно. — А твоя мать пусть лучше сюда не приезжает.

Среди ночи Юрко внезапно проснулся, будто кто-то позвал его, потом долго ворочался с боку на бок, никак не мог заснуть. Старался припомнить подробности вчерашнего разговора, все, что спьяна наговорил Надийке. На душе было муторно. Разговор получился плохой, ненужный и досадный.

Но — как ни странно — хотелось продолжить его, говорить о наболевшем и в трезвом состоянии; тянуло к этому, как преступника к месту совершенного преступления.

Прислушался. Надийка, казалось, крепко спала, дышала ровно и глубоко. После такого разговора она может так беззаботно спать, а его не покидают, терзают подозрения.