Эффект бабочки - [54]

Будиль-дочь и Будиль-любовница одновременно. Неужели они уместились в одной и той же фигуре? – Я сказал, что я пойду с тобой.

– Да, это очень мило с твоей стороны.

– Но, может быть, ты не хочешь?

– Да нет, конечно, хочу.

– Может, ты меня стыдишься?

– Перестань.

– А что мне еще думать? Мне странны твои сомнения в ответ на мое желание познакомиться с твоими родителями.

– Просто я так давно их не видела. Я даже не знаю, насколько мама больна. Но, конечно, я хочу, чтобы ты пошел со мной.

Я позволила своей руке скользнуть под одеяло к его паху, надеясь таким образом закончить разговор. Реакция последовала, но тут же в коридоре послышались шаги Лиллиан, и он убрал мою руку. Любовная жизнь откладывалась до Готланда.

Поправив свою подушку, Кристер поцеловал меня и протянул руку, чтобы выключить ночник:

– Спокойной ночи, любимая. Завтра после обеда я смогу пойти с тобой к твоим родителям. Тогда я успею дорисовать одну вещь до отъезда. Крепких тебе снов!

Но сна у меня не было. В ту ночь я не сомкнула глаз: мое волнение перед завтрашним днем переросло в бешеный страх. От невероятной тяжести перехватывало дыхание, удары сердца отдавались в ушах подобно взрывам. Я испытала чувство одиночества, какого прежде никогда не испытывала. Безутешного одиночества, лишенного любых надежд на лучшее. Переживая ту же тоску, что мучила меня в Лунде, я смотрела на Кристера, но теперь он был рядом со мной.

Что это за тоска, которая не утихает даже в присутствии любимого?

Наутро меня мутило. Кристер исчез в мастерской, но когда пришло время выходить из дома, у него испортилось настроение. Лиллиан забыла купить ему какой-то тюбик с краской, и даже ее срочное возвращение домой с заказом не помогло. Помню также, что я с удивительным равнодушием восприняла его настроение и предложила сходить вместе со мной к родителям в другой день, но он настоял.

В остальном я запомнила из этого дня лишь отдельные небольшие эпизоды. Может быть, из-за бессонной ночи, или просто моя психика перешла в режим защиты от перегрузки. Чувства притупились – я будто бы отстранилась от обычной действительности и, отрезанная от внешнего мира, стояла рядом и смотрела на него.

Карту района Хэгерстен нашли в телефонном каталоге. Как я ни пыталась запомнить дорогу, мы заблудились и спрашивали прохожих по пути от станции метро. Папа встречал нас у входа – в костюме, волосы тщательно приглажены. Я сразу осознала, что превратилась для него в высокого гостя, а он – в старичка. Ворчливый и вечно обиженный Кристер преобразился, став самой сердечностью, и взял на себя представление и весь разговор. Помню, какой купила букет и как удивилась раздавшейся в ширину отцовской спине, когда он повернулся, чтобы принести вазу. Легкость, с которой он гулял со мной по горам в Абиску пять лет назад, исчезла без следа.

«Биргит, это твоя дочь. Ее зовут Будиль».

Потерянный взгляд. Лицо, которое когда-то было маминым, стало совсем чужим. Кожа обтягивала скулы, подбородок заострился – худая, как голодающий птенец.

«Это твоя семья, Биргит».

Знакомая мебель из дома моего детства. Те же картины и бра на стенах, те же декоративные подушки. Все такое привычное, и в то же время – утраченное.

«Сейчас ты сядешь за красиво накрытый стол, чтобы выпить кофе, Биргит. Иди сюда – я помогу тебе».

У меня перед глазами – мать и бесконечно терпеливый отец. Его шея и руки покрыты красными пятнами, которые, как я скоро поняла, остаются от маминых щиплющих пальцев.

Но больше всего я запомнила непреодолимое желание сбежать.

Как много раз я могла бы навестить их, но пренебрегала этой возможностью. Из-за дорогих билетов, нехватки времени, из-за того, что в Стокгольме мне негде переночевать. Мой эгоизм обрамляли оправдания, а совесть усыпляли сданные на «отлично» экзамены и долгожданное душевное родство с однокурсниками в Лунде.

Теперь отсрочка закончилась. Вот они, сидят передо мной. В плену узлого рока.

И я палец о палец не ударила, чтобы поддержать их.

Если бы вину можно было измерить, было бы проще. Взвесить поступок или как-то по-другому оценить бремя, которое висит на его совести. Потом получить помощь с составлением плана искупления.

Но это невозможно.

В дни, последовавшие за встречей с родителями, я ушла в себя. Кристер впервые не получал всего моего внимания и, возможно, даже слегка испугался моей отстраненности. Несмотря на то, что до вернисажа оставалось всего каких-то несколько дней, он сохранял спокойствие и всего лишь раз потерял самообладание.

Каждый день я отправлялась в дом с сопровождаемым проживанием в Хэгерстене. Пыталась познакомиться поближе с матерью в новом обличье и, насколько это было возможно, разгрузить отца. Подготовить его к тому, что летом я буду жить на Готланде.

Вечерами я продолжала играть роль образцовой невестки, но, оставшись наедине с Кристером в его комнате, уже не могла сохранять эту мину. Я замечала его плохо скрываемое раздражение, но брать себя в руки не собиралась.

– Зачем ходить туда, если тебя это только удручает? Она все равно не узнает тебя, и потом, там есть персонал, обеспечивающий уход.

Отдавая себе отчет в том, что Кристеру никогда меня не понять, я наугад сказала неполную правду: