Джузеппе Гарибальди - [53]

В обстановке энтузиазма 1859 года, когда Милан и Ломбардия стали итальянскими, — наконец-то! — это решение, принятое императорами, невыполнимо. Наполеон III это знает. И у Франца Иосифа нет на этот счет иллюзий.

Но нужно соблюдать осторожность. Виктор Эммануил II все время напоминает об этом Гарибальди: «Будьте очень осторожны». Не нужно вызывать недовольства Парижа. Нужно, чтобы Европа приняла это новое увеличение территории Пьемонта. Необходимо, чтобы императоры в Вене и Париже не думали, что после этих городов и герцогств итальянцы спустятся, как им это советует Мадзини, к Риму, а оттуда к Неаполю и Палермо. У папы могущественные друзья в Париже и Вене. И потом, берегитесь революции. Гарибальди, которому Парма и Модена, Романья и Тоскана предлагают командование их легионами, прекрасно понимает, что это «лисья политика», которую он ненавидит, политика, полная хитрости и лицемерия. В общем, «большая политика», в которой народу нет места.

Чтобы развязать себе руки, он подает в отставку с поста генерала пьемонтской армии. И, естественно, поспешно и с облегчением генерал Ла Мармора, тот самый, который арестовал его в Генуе в 1849 году, принимает его отставку.

Но во Флоренции, Болонье, Равенне он сталкивается с той же игрой, которая велась в Турине. Он нужен. Его показывают на площадях, балконах. Во Флоренции, когда он входит в Палаццо Веккьо, его приветствует восторженная толпа. А затем ему связывают руки. «Эти господа меня призвали из-за популярности, которой я пользовался, рассчитывая на то, что это сделает их самих популярнее».

Как только присутствие Гарибальди выдало им патент на патриотизм, началась полоса «гнусных интриг», способных довести до отчаяния. Он понимает игру «этих господ», и его горечь тем глубже, что в этих местах он сражался в 1848 году, во время своего долгого отступления к Венеции.

Он отправляется на могилу расстрелянных товарищей, добивается эксгумации Аниты, чтобы перевезти ее тело в Ниццу. Он вспоминает о самопожертвовании своих самых близких друзей, своей жены, и в этой атмосфере, которая должна была бы принести чувство победы, взлета, он только еще острее чувствует низость плетущихся вокруг интриг.

«Когда я готовил все, что было нужно для дела, моим подчиненным за моей спиной приказывали не повиноваться мне».

Хотели всеми возможными способами заставить Гарибальди уйти. Эти «герцогства» непременно должны были снова войти в состав Пьемонта, но не как результат действия народа или военных операций, а в результате торга, начавшегося между дипломатами Турина и Парижа (Кавур вернется к власти 20 января 1860 года).

Центральная часть Италии будет после плебисцита передана Турину, а Париж получит в обмен плату за свое военное вмешательство, — еще не выплаченную, так как Италия не свободна «вплоть до Адриатики»: эта плата за союз — Ницца и Савойя. Там также плебисцит ратифицирует переход от одного государства к другому.

Какое место отводилось беспокойному народу при таких переговорах? Призвав Гарибальди, изгнав князей, он проявил свой патриотизм. Пусть он на этом остановится!

Гарибальди держат в бездействии. «Я влачил в течение нескольких месяцев жалкое существование, почти ничего не делая в стране, где можно и нужно было столько сделать! Я готов был всему подчиниться, все принять, но ничего не происходило».

Дважды он был принят королем — 27 октября и 16 ноября 1859 года. Он польщен. Король все понимает и, давая ему понять, что наконец он начнет действовать, вручает ему золотую медаль. Гарибальди кажется, что его услышали. Король полон «добрых намерений», затем, во время второй встречи, Виктор Эммануил говорит о «требованиях внешней политики… Он считал, что мне лучше держаться в стороне».

Виктор Эммануил II по-прежнему очень любезен — ему необходимо нейтрализовать генерала с красным фуляром на шее.

Шахматная партия и в самом деле велась очень осторожно.

Париж постепенно склонялся к позиции Турина. Наполеон III допустит присоединение герцогств, если ему уступят Ниццу и Савойю: то, что было только гипотезой, подтвердилось.

В любопытной статье, опубликованной в «Ил-люстрасьон», Альфонс Карр, живущий в Ницце, утверждает, что 17 сентября 1859 года французские войска, возвращавшиеся из Итальянского похода, были горячо встречены жителями города Гарибальди. В заключение он пишет о «французском характере средиземноморского города». Многое говорило о том, что Наполеон III готовил общественное мнение к новому этапу своей итальянской политики.

«Судьба страны в руках политиков, — писал Гарибальди. — Все хотят разрешить ситуацию с помощью дипломатического сговора…» Действовать — значило бы развязать революцию, «священное дело моей страны, которое я мог бы скомпрометировать, меня удержало».

Виктор Эммануил II простился с ним, настаивая на необходимости соблюдать осторожность. И Гарибальди подчинился.

Была ли возможна другая политика, которая освободила бы народ, задавленный веками покорности и нищеты, и направила бы его к цели, преследующей не только объединение страны — «создание родины», — но и социальные задачи: аграрную реформу и республику?