Джузеппе Гарибальди - [51]

Однако толпы народа на улицах приветствуют его. «Война — подлинная жизнь мужчины», — так сказал он когда-то. Справедливая война: война народа за свою независимость.

Оказалось, что эта война, о которой так давно думали в Турине и Париже, не была подготовлена. Люди, колонны французских пехотинцев маршируют посреди цветов и криков «Браво!» в Генуе, Савоне, Турине, но никто не подумал ни о плане боя, ни о будущих раненых, за которыми нужно будет ухаживать.

Неплохо было бы в подражание Наполеону Бонапарту повторить его молниеносную войну 1796 года. В конце концов, Наполеон III — его племянник. Но оказалось достаточно решительного наступления австрийца Дьюлы на Турин, чтобы пьемонтцы отступили. Виктор Эммануил даже решил в случае необходимости оставить столицу.

Однако Дьюла тоже полон воспоминаний о Наполеоне I. Он опасается какого-нибудь обходного маневра. Он продвигается с большой осторожностью, дав французским войскам, высадившимся с кораблей, соединиться с сардинскими войсками, одержать победу при Монтебелло и особенно при Маженте 4 июня 1853 года. 8 июня, восторженно встреченные наконец освобожденным населением, Виктор Эммануил II и Наполеон III входят в Милан.

Гарибальди воевал далеко от главного фронта, преследуя врага — генерала Урбана. Тот вначале отнесся к нему пренебрежительно но вскоре понял, что эти добровольцы умеют владеть штыком и, если понадобится, погибнут, но не отступят. Война, в которой, как в Южной Америке, решало не число людей и не количество потерь, а движение, само проведение операции, сознание, что ты — во фланге противника.

Конечно, если бы не было французской армии, десятков тысяч жертв, умерших без погребения, оставшихся лежать под июньским солнцем, этих раненых, которых мучает жажда и изводят мухи, этих изувеченных тел, гангрены и бесконечных страданий, боевые действия Гарибальди ничего не могли бы решить. Решающие бои шли не здесь: в Маженте, а затем в Сольферино, когда 24 июня французские и австрийские полки внезапно оказались вдруг лицом к лицу и началось сражение. Стоял невыносимый, удушливый зной; французы шли на приступ по крутым склонам, отвоевывая в рукопашном бою каждый холм, каждую изгородь, пока не разразилась гроза и потоки воды, затопившие поле сражения, не помешали дальнейшему взаимному уничтожению.

Но в международной прессе — Парижа, Лондона — о Гарибальди говорилось столько же, сколько о военных операциях, проводившихся регулярными войсками Виктора Эммануила II. Гарибальди стал, как писало «Ревю Двух Миров», «вестником гнева итальянского народа… Это вождь, поражающий независимостью своего образа жизни и характера, закаленный в огне сражений на суше и на море, патриот с пламенным сердцем […] страстно преданный делу Италии…»

Таким образом, в соотношении сил Кавур — Гарибальди Кавуру удалось подчинить патриота своей стратегии. Но слава и популярность последнего из-за его участия в войне выросли настолько, что ему удалось сохранить и упрочить свою независимость. Считали, что его удалось связать. На самом же деле его вступление в войска Виктора Эммануила II и признание власти монарха дали ему еще большую независимость. И, следовательно, возможность создать собственную стратегию.

В первые же дни он произнес речь, способную поразить воображение: «Тому, кто говорит, что он хочет победить или умереть, незачем идти со мной. Я не могу дать ни чинов, ни славы. Только бои и сто патронов на каждого солдата. Палаткой будет небо. Постелью — земля. Свидетелем — Бог».

И маршевые переходы по ломбардской равнине, длинные, опасные, так как войска генерала Урбана имели боевой опыт. У волонтеров Гарибальди, за исключением офицеров, старых повстанцев, не было ничего, кроме энтузиазма, иногда они открывали огонь слишком рано, выдавая врагу свое присутствие.

Однако на войне, чтобы выжить, нужно быстро научиться владеть оружием, и стрелки становятся хорошими бойцами.

Одержанные победы радуют общественное мнение, успокаивают народ, страх и подавленность уходят.

В Варезе, затем в Комо жители выходят на улицы, не боясь австрийцев, это подлинное освобождение: «Все смешалось, народ и солдаты, охваченные единым порывом, общим ликованием». В Варезе проливной дождь, но на него не обращают внимания. В Комо глубокая ночь, все дома вначале наглухо закрыты, но как только раздались слова команды на итальянском языке, «в мгновение ока всюду зажегся свет, во всех окнах — люди, улицы полны народа. Праздничный звон всех колоколов».

Для бывших изгнанников — для Нино Биксио, бывшего борца «Молодой Италии», для Медичи, долго жившего в изгнании в Америке, — это завершение дела всей жизни.

Вот что не вызывает сомнений: Гарибальди представляет самую народную струю в этой войне за независимость, задуманной Кавуром как последний ход дипломатической партии в шахматы. Благодаря Гарибальди монархическая война, война с генеральными штабами, дивизиями, которых посылают на штурм под пристальным оком государей, сопровождается идущей параллельно другой войной, более непосредственной и, конечно, маргинальной, но выражающей патриотические чувства народа, чья воля и жизненная сила вырываются за пределы шахматной доски, на которой государственные деятели хотели бы их удержать.