Джек Лондон: Одиночное плавание - [96]

В общем, проблемам и напастям не было числа.

Отплыли они только 13 апреля 1907 года. Хотя и во вторник, но 13-го числа! И двинулись к Гавайским островам.

Корабльтек по швам и палубе, «водонепроницаемые» переборки пропускали воду, патентованный новейший двигатель сразу же вышел из строя, брашпиль отказался работать, не было электричества. Мореходные качества у «Снарка» на поверку оказались никудышными, правда, скорость он набирал быстро и шел ходко. Лондон рассчитывал выявить недостатки в походе и в Гонололу их устранить. Что ж, план его удался вполне, и даже с лихвой: «недостаткам» не было ни конца ни края. А что касается «устранить»… Многие из них были просто-напросто неустранимы — просчеты конструкции. Все-таки каждый должен заниматься своим: писатель должен писать, а проектировать суда должны профессионалы-кораблестроители.

Тем не менее «Большое приключение» началось…

В южных морях: 1907—1909

Не будем описывать те 27 дней, что провел в плавании до Гавайских островов «Снарк» — столетие с лишним назад это сделал Лондон в своей книге. И как описал! Ярко, живописно, с искрометным юмором. Однако, — хотя строки «Путешествия на “Снарке”» полны иронии и самоиронии, — читатель без труда заметит, что этот самый первый переход на паруснике дался Лондону нелегко. Всё приходилось делать самому и многому учиться на ходу: управлять непослушным судном, стоять на вахтах (членам «экипажа» он доверял румпель только в спокойную погоду), овладевать искусством навигации и даже… конопатить палубу.

Слово «экипаж» не случайно взято в кавычки. На яхте помимо Лондона, Роско Эймса и Чармиан в путь отправились Мартин Джонсон — молодой человек из Индепенденса, штат Канзас, нанятый в качестве кока (почему писатель предпочел его из сотен претендентов, заявивших о желании присоединиться к команде, неизвестно[217]), готовить он не умел, но за три месяца, что провел в ожидании старта, выучился этому у матушки Дженни[218]; Герберт Штольц, студент инженерного факультета из Стэнфорда (он должен был заниматься механизмами и электричеством); и в качестве «боя» юноша-японец Пол Мураками, откликавшийся на имя «Точиги» (Лондон предпочел бы проверенного Ман Ён Ги, но тот обзавелся семьей и плыть отказался). Кроме первых двоих морского опыта никто не имел, поэтому тотчас по выходе в океан все они слегли с морской болезнью. Тем не менее 20 мая парусник прибыл в Гонолулу.

Интересная подробность: оказывается, на Гавайях их никто не ждал, газеты сообщили, что «Снарк» пропал без вести, скорее всего, утонул, а с ним и вся команда. Лондон счел это добрым знаком. Увы, как мы убедимся, напрасно.

На Гавайях Лондон и Чармиан задержались надолго — «стоянка» продлилась без малого пять месяцев. Хотя изначально и предполагались длительные остановки (не случайно было запланировано, что кругосветка продлится семь лет!), но все же не такие продолжительные. Задержка объясняется просто: «Снарк» необходимо было «довести до ума». Вдобавок к недоделкам, о которых Лондон знал, вскрылись и совершенно неожиданные дефекты. Их тоже необходимо было устранить. Забегая вперед скажем: всё исправить не удалось. Сказались дилетантизм проектировщика и некачественные материалы. Ну и, конечно, безалаберность Роско (Лондон платил ему 50 долларов ежемесячного жалованья), которого банально надували, «втюхивая» брак под видом высшего сорта и эксклюзива.

Пока ремонтировали судно, Джек и Чармиан путешествовали по островам — Лондон описал эти вояжи сначала в статьях (они печатались главным образом в дамских журналах), а позднее в книге «Путешествие на “Снарке”» (главы «Первая остановка в пути», «Колония прокаженных» и «Обитель солнца»). Самые яркие впечатления оставила неделя, проведенная на Молокаи, на острове-колонии прокаженных.

Поразительно, что они не побоялись!

«Мы с женой провели в поселке неделю, чего мы, конечно, не сделали бы, если бы боялись заразиться, — писал Лондон. — Мы не носили длинных, наглухо застегнутых перчаток и не держались от прокаженных в стороне. Наоборот, мы постоянно были в их толпе и за неделю перезнакомились с очень многими. Единственная предосторожность, которая необходима, — это самая обыкновенная чистоплотность». Это из статьи, которую тогда же писатель отослал в Woman’s Ноте Companion, а впоследствии переработал в главу «Колония прокаженных» для книги. «Ужас перед проказой вырастает в умах тех, — утверждал автор, — кто никогда не видал прокаженных и не имеет никакого понятия о болезни».

Как это ни парадоксально, жизнь колонии ему понравилась: «Проказа ужасна, — кто станет отрицать это! Но поскольку я понимаю эту болезнь и степень ее заразительности, я бы с большим удовольствием согласился провести остаток жизни на Молокаи, чем в санатории для туберкулезных. В каждой городской и сельской больнице для бедняков Соединенных Штатов, а также и других государств можно встретить, конечно, такие же ужасы, как на Молокаи, и общая сумма этих ужасов там еще более чудовищна. Поэтому, если бы мне было предложено на выбор кончать мои дни на Молокаи или в трущобах лондонского Ист-Энда, нью-йоркского Ист-Сайда и чикагского Сток-Ярда, я без малейшего колебания выбрал бы Молокаи».