Джек Лондон: Одиночное плавание - [112]

Д. Дайер, один из новейших биографов Лондона, приводит интересные сведения. В 1995 году группа судебных следователей, используя специальное оборудование и изучив место и оставшиеся стены «Дома Волка» (а свой дом Джек строил на века!), установила наиболее вероятную причину пожара. Возгорание началось в гостиной (это было известно), источником его стала сваленная кучей использованная ветошь (и об этом знали): смоченная скипидаром, она применялась для пропитки несущих балок, консолей и других выступающих деревянных конструкций. Но современники Лондона не догадывались, что скипидар и образующиеся на его основе соединения имеют способность самовоспламеняться. Собрав всю ветошь и свалив ее в огромную кучу (а день был жаркий), строители, конечно, не подозревали, что тем самым создают идеальные условия для пожара. Ветошь находилась у лестницы, ведущей на второй этаж. Туда шел и ток воздуха — окна и двери «Дома Волка» были открыты, чтобы проветрить помещения. Воспламенившись, огонь рванулся вверх, по лестничному проему, как по трубе камина. В доме никого не было, и буквально через несколько секунд огонь мгновенно охватил пропитанные горючим составом балки и перекрытия[259].

Потеря дома, который обошелся писателю почти в 80 тысяч долларов (вместо запланированных изначально тридцати), была, разумеется, катастрофой. Постройка не была застрахована — просто потому, что у Лондона (впрочем, как всегда!) не было свободных средств.

Но что значат материальные потери по сравнению с моральными утратами? Гибель дома стала прежде всего именно моральной утратой. Потому что это была гибель Мечты. От этого Лондон так никогда и не оправится.

Герой наш, как знаем, давно привык жить по принципу: «я так хочу», что ему в основном удавалось. И на этот раз он не собирался отступать — достаточно вспомнить слова Джека на пепелище, приведенные супругой. Но обстоятельства оказались сильнее его.

Можно сказать: после пожара что-то в человеке надломилось. Но можно выразиться и по-другому: изменился фокус его восприятия жизни. Все вокруг приобрело какую-то новую отчетливость, проявились и стали значимы детали, на которые прежде Лондон не обращал внимания или просто не видел.

Это состояние хорошо знакомо тем, у кого в силу возраста или иных причин возникает необходимость надеть очки — мир преображается. Конечно, это — метафора. В случае с нашим героем всё, разумеется, и глубже, и серьезнее: здесь, скорее, происходила переоценка ценностей.

Для Лондона «преображение» началось в 1912 году. Через некоторое время после возвращения из плавания вокруг мыса Горн Чармиан сообщила супругу, что вновь ждет ребенка. Увы, беременность длилась недолго — случился выкидыш. Лондону стало понятно, что отцом ему более не стать и сына, о котором он так мечтал, у него не будет.

Этим обстоятельством были обусловлены попытки сближения с дочерьми — прежде всего, со старшей, Джоан (младшая, Бекки, была, по его мнению, еще слишком мала).

В связи с последним небольшое отступление. Давным-давно, когда работа над биографией писателя еще не предполагалась, автор этих строк читал. книгу Джоан Лондон «Джек Лондон и его время»[260] и поразился тому, что дочь писателя была яростной социалисткой — куда убежденнее и последовательнее отца. Подумалось тогда: должно быть, их связывали особо доверительные отношения.

На поверку оказалось совсем не так. Уйдя из семьи, Лондон мало интересовался жизнью дочерей, если и встречался с ними, то урывками. Впрочем, предоставим слово Джоан, которая в своей книге об отце писала:

«Он… не преуспел… в отцовстве. Две его дочери взрослели, живя с мамой в Окленде. Когда они были маленькими, он особенно о них не вспоминал — частых, но очень коротких посещений ему вполне хватало».

К тому же, даже при этих «коротких посещениях», вспоминала Джоан, «от папы всегда пахло спиртным».

«Более двух лет он отсутствовал, путешествуя на “Снарке”. Если бы после возвращения он стал приезжать, тогда в их отношениях мог бы случиться прорыв. Но после южных морей он был сильно занят делами на ранчо и появлялся в Окленде куда реже, чем прежде. Между тем девочки росли, взрослели, и для них Джек Лондон представлялся скорее некой эфемерной фигурой, появлявшейся вдруг из ниоткуда на мгновение; им казалось совершенно невероятным, что он их отец — они его совсем не знали»[261].

Начиная с конца 1912-го, попытки сближения с дочерьми со стороны Джека стали настойчивыми. Он увеличил содержание бывшей жене, приезжал, гулял с девочками, приглашал их и Бесси пожить на ранчо (даже предлагал закрепить за ними в доме постоянные комнаты). Впрочем, единственный их визит закончился скверно. Чармиан, которая, безусловно, ревновала Джека к прежней семье, устроила скачки на лошади — рядом с тем местом, где ее супруг расположился на пикник с детьми и их матерью. Да и сама атмосфера разгула, царившая на ранчо, по мнению матери, могла оказать на девочек дурное влияние, а потому Бесси отказалась от дальнейших посещений.

Повзрослевшая на четверть века Джоан (свою книгу она писала в 1930-е) понимала, что руководило Лондоном: «Он хотел ребенка, мечтал о сыне от второй жены, но дочь, которую родила ему Чармиан через год после возвращения Калифорнию, прожила всего несколько дней… Через несколько лет он попросил Джоан и маленькую Бекки приехать на ранчо и погостить — пожить, познакомиться, лучше узнать друг друга; девочки попали в непонятную для них ситуацию — с мамой расставаться они совсем не хотели».