Джек Лондон: Одиночное плавание - [100]
Папеэте и Таити показались Лондону слишком «цивилизованными», а потому задерживаться здесь он не стал и «Снарк» отправился дальше — к берегам островов Содружества. Там путешественников ожидали удивительный остров Бора-Бора и его гостеприимные жители. В «Путешествии на “Снарке”» острову посвящены две главы («В стране изобилия» и «Рыбная ловля на Бора-Бора»), живописующие островитян и их «праздник, который всегда с тобой».
«Нам говорили, что Бора-Бора — очень веселый остров, — вспоминал Лондон. — Когда мы с Чармиан сошли на берег, то увидели на лужайке у деревни танцующих юношей и девушек, сплошь увитых гирляндами и с какими-то странно фосфоресцирующими цветами в волосах, которые вспыхивали и мерцали в лунном свете. Дальше, перед громадной соломенной хижиной овальной формы, в 70 футов длиною, старейшины деревни пели химинэ[228]. Они были тоже увенчаны цветами и тоже веселы и приветствовали нас радостно, как заблудших овец, пришедших из темноты на свет». Но этого мало. На следующий день состоялся пир. А к угощению прилагались дары — их было безумно много:
«На полу возвышалась гора плодов и овощей, и с двух сторон ее лежали куры, связанные кокосовыми мочалками. После многочисленных химинэ один из стариков поднялся и сказал речь. Речь относилась к нам, и хотя мы ничего не поняли, все же нам показалось, что между нами и горой изобилия имеется какая-то связь.
— Не может же быть, чтобы они собирались подарить нам все это? — прошептала Чармиан.
— Невозможно! — прошептал я. — Зачем бы? Да и места на “Снарке” нет совершенно. Мы не смогли бы съесть и десятой части. А ведь остальное сгниет. Может быть, они просто приглашают нас на пир.
Но оказалось, что мы еще находились во власти страны изобилия. Оратор самыми неоспоримыми жестами вручил нам каждую мелочь горы изобилия, а затем уже всю гору в целом. <…> Эта новая нагрузка была совершенно не по силам “Снарку”. Мы краснели и запинались, произнося мауру-уру. Мы лепетали мауру-уру долго и даже прибавляли нуи, что означает самую невероятную благодарность, — и все-таки старались показать жестами, что не можем принять всех подарков, что было с полинезийской точки зрения высочайшей бестактностью. Певцы химинэ совершенно растерялись от огорчения, и в тот же вечер мы постарались загладить наше невежество, приняв по одному экземпляру от каждого сорта приношений. Уйти от этого наводняющего изобилия было совершенно невозможно. Я купил у одного туземца дюжину кур, а на следующий день он доставил мне тринадцать, да еще полную лодку фруктов в придачу. Француз-лавочник подарил нам корзину гранатов и предоставил в наше распоряжение лучшую лошадь. Местный жандарм тоже предложил нам свою любимую лошадь, которую он берег больше жизни. Все решительно посылали нам цветы. “Снарк” представлял фруктовый магазин, овощную лавку или переполненный припасами склад. Мы ходили не иначе как увитые гирляндами».
Когда «Снарк» покидал Бора-Бора, вся палуба была завалена дарами.
«Что было делать с изобилием?! — восклицает Лондон. — Мы не могли работать на “Снарке” из-за этого изобилия. Мы ходили по фруктам. Шлюпка и моторная лодка были полны до краев. Натянутые тенты трещали от их тяжести. Но как только мы попали в настоящий ветер, началась автоматическая разгрузка. При каждом качании “Снарк” выбрасывал за борт то связку бананов, то десяток кокосовых орехов, то корзину с лимонами. Золотая лимонная река стекала по шканцам. Лопались огромные корзины с ямсом, а гранаты и ананасы катались взад и вперед. Куры и цыплята вырывались на свободу и торчали везде — и на борту, и даже на мачтах. Это ведь были дикие куры, умеющие летать. Когда мы пробовали их ловить, они улетали с судна и, покружившись над морем, возвращались все-таки назад, — впрочем, не всегда возвращались… Никто не заметил в суматохе, как из клетки выбрался поросенок и очутился за бортом».
Одна из глав «Путешествия на “Снарке”» называется «Мореход-самоучка». Забавная глава — в ней описывается, как Лондон учился искусству навигации. Но за юмором и самоиронией видна реальная (и очень серьезная) проблема: хотя писатель немало постранствовал по водным просторам, однако судоводителем не был. Конечно, еще юношей он отважно правил парусным яликом, потом управлял «Рэззл-Дэззл» и патрульным судном, уверенно вел «Спрей», но плавал он по внутренним водам — заливам Сан-Францис — ко и Пуэбло, по протокам и рекам, впадающим в эти заливы. Его опыт открытого моря (богатый, что и говорить!) — был опытом матроса, а не штурмана и не капитана. Вести парусник в виду берегов в знакомой акватории — совсем иное, нежели в открытом море. Для этого надо уметь ходить по проложенному курсу, определяя свое местоположение по солнцу, по звездам, при помощи приборов, с которыми необходимо уметь обращаться. Этих навыков не было. Требовался профессиональный капитан.
Лондон признается: у него на судне дело с капитанами обстояло плохо. «Хорошие капитаны занимают хорошие места на судах с водоизмещением от одной до пятнадцати тысяч тонн и не станут менять свое положение, чтобы водить по волнам наш десятитонный “Снарк”». Водоизмещение у «Снарка» было побольше — около 16 тонн, но в принципе писатель прав.
