Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая) - [27]

И тут начались объятия и поцелуи. Меня затянули в обеденный зал, заставили сесть за стол и стали пичкать анисовым хлебом, телятиной с вареньем и зайчатиной со сливами, причем запивалось все это лучшим йоханнис-бергом, какой только удалось найти в погребе.

День прошел за столом, а вечером мы еще пили чай и ели сласти.

Расстались мы в час ночи.

Никогда еще, на памяти людской, в Кёльне не ложились спать так поздно.

Другое мое воспоминание более свежее.

В 1840 году я жил во Флоренции в одном очаровательном доме на Виа Рондинелли — улице Ласточек, — который уступил мне мой друг Купер, в ту пору атташе английского посольства, живущий теперь в Париже на ренту то ли в шестьсот, то ли в восемьсот тысяч ливров, но остающийся и в Париже таким, каким он был во Флоренции, все тем же остроумцем и отличным товарищем — good fellow[5], как говорит Шекспир.

И вот как-то раз, когда я был у себя, слуга сказал, что меня желает видеть немецкий пастор. Немецкий пастор?! Но чего может хотеть от меня немецкий пастор?

— Ну да ладно, — промолвил я, — пусть войдет.

Я ожидал увидеть почтенного старца с седой бородой и уже готов был попросить у него благословение, как вдруг в комнату вошел мужчина лет тридцати, белокурый, румяный, толстощекий, с веселым лицом, и протянул мне руку. Я тоже улыбнулся, в свою очередь протянул ему руку и осведомился:

— Чем могу быть вам полезен, сударь?

— Вы можете помочь мне побывать в Риме, который я страстно хочу увидеть, — произнес пастор, — но который я не увижу, если вы окажетесь не таким, каким я вас представлял.

— Для начала скажу вам, что надеюсь все же быть таким, каким вы меня представляли. Но каким же образом я могу помочь вам побывать в Риме?

— Позвольте мне рассказать свою историю: это не займет много времени.

— Прежде всего сядьте, а историю свою расскажете потом.

Молодой пастор сел.

— Моя фамилия Ш***, — сообщил он. — Я сын знаменитой немецкой трагической актрисы Ш*** и брат известного актера Д***.

— Но тогда, выходит, я знаю всю вашу семью.

— Именно это меня и ободряет.

— Так продолжайте.

— У меня небольшой пасторский дом в Кёльне, за собором. Если вам доведется когда-нибудь приехать в город Агриппины, милости прошу.

Я поклонился.

— Мое жалованье — двенадцать тысяч франков в год. Путем экономии мне удалось отложить тысячу франков, и на эту тысячу я предпринял путешествие в Италию, составлявшее мечту всей моей жизни. Но в особенности мне хотелось посмотреть Рим.

— Это я понимаю.

— Так вот, сударь, представьте, в каком состоянии я пребываю: из этой тысячи франков у меня осталось ровно столько, сколько нужно, чтобы вернуться в Кёльн, и при этом я так и не увидел Рима.

Я рассмеялся.

— И вы отыскали меня затем, чтобы я помог вам увидеть Рим? — осведомился я.

— Ну да! Я возьму у вас в долг пятьсот франков, которые никогда не верну, предупреждаю об этом заранее, чтобы вы были к этому готовы, если, конечно, вы не потребуете, чтобы я в течение пяти лет сидел на хлебе и воде; разумеется, если вы такое потребуете, я сделаю это, но без всякого удовольствия.

— О дорогой господин Ш***! — воскликнул я. — Вы ведь понимаете, что я не настолько жесток!

— Да, понимаю, и именно поэтому я к вам и обратился.

— Вы увидите Рим и вместе с тем будете выпивать стаканчик доброго рейнвейна, а после супа съедать кусок мяса. Пойдемте со мной.

— Я с доверием следую за вами.

— Чудесно.

Мы отправились в банк «Плауден и Френч», где у меня был кредит, и славному пастору Ш*** достались сто римских скудо, что составило шестьсот франков вместо пятисот, а затем указал ему пальцем дорогу в Рим.

Он бросился мне в объятия, плача от радости.

— Ну что ж, — сказал я ему на прощание, — счастливого пути и не забывайте меня в своих молитвах.

— Разве добрые сердца нуждаются в том, чтобы за них молились? — произнес он. — Я буду думать о вас и буду вас любить, и не просите меня ни о чем более.

Два года спустя я проезжал с сыном через Кёльн и решил навестить пастора Ш***.

Как он и говорил, его дом было нетрудно отыскать.

Я вошел к нему без предуведомления. Он радостно вскричал, а потом с несколько испуганным видом спросил:

— Надеюсь вы пришли не для того, чтобы потребовать у меня ваши сто римских скудо?

— Нет, я пришел лишь спросить вас, видели ли вы Рим и понравился ли он вам.

Пастор возвел глаза к небу и воскликнул:

— Что за город! И подумать только: ведь если бы не вы, я мог бы умереть, так и не увидев его!

И он обнял меня, а затем сказал:

— Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Я пошел вслед за ним здесь, в Кёльне, с таким же доверием, с каким он последовал за мной тогда во Флоренции.

Он повел меня в свою спальню и показал мне там мой портрет, висевший между портретами Гюго и Ламартина.

— Вот как! — воскликнул я. — Но почему, объясните, у этих господ — рамка, а у меня — всего лишь паспарту?

— Потому что настоящая для вас рамка — это мое сердце, — ответил он.

Вот два воспоминания, которые связаны для меня с Кёльном и которые, с вашего позволения, займут здесь место описания этого города; впрочем, оно есть в моих «Впечатлениях от путешествия по берегам Рейна».

Вы полагаете, конечно, что, прибыв в очередной раз в Кёльн, я прежде всего нанес два традиционных визита. Увы!