Дюма. Быстрый, или Танжер Алжир и Тунис - [32]

Причаливая к пирсу, я в последний раз взглянул на Альхесирас, который сверкал на берегу, словно огромная рыбина, наполовину высунувшая из воды свою серебряную спину; ступая на гибралтарскую землю, я чувствовал, что покидаю Испанию.

Действительно, Танжер, откуда мы только что прибыли, был гораздо более испанским, нежели Гибралтар. Едва переступив порог, мы перенеслись в Англию. Никакой островерхой брусчатки, никаких домиков с решетками и зелеными жалюзи, никаких очаровательных двориков с мраморными фонтанами посреди лавок; только торговцы полотном, ножовщики, оружейники, гостиницы с гербами Великобритании, белокурые женщины на тротуарах и одетые в красные мундиры офицеры верхом на английских лошадях. Мальчик с пальчик одолжил нам свои сапоги, и с каждым шагом, удалявшим нас от палубы "Быстрого", мы преодолевали целых семь льё.

Мы зашли в ресторан, съели бифштекс с кровью, сэндвичи, масло и запили все это элем и портером; после обеда мы попросили по стакану малаги, за которой для нас ходили куда-то еще. Зато нам подали безупречный чай: чистейший пекое с белыми ворсинками.

Мы попросили передать губернатору, что хотели бы выразить ему свое почтение, но губернатор уехал куда-то верхом. Воспользовавшись отсрочкой, мы решили осмотреть город.

Попадая на некоторые улицы, мы удалялись на мгновение от Англии, приближаясь то к Испании, то к Африке, то к Иудее; в самом деле, население Гибралтара дополняют испанцы, арабы и евреи.

Я забыл сказать об обезьянах, пора вернуться к ним: по заслугам и почет. Первое, о чем обычно просят французы, приезжая в Гибралтар, — показать им обезьян. Не таких обезьян, как у меня в сарайчике или в доме у г-на Ротшильда, и не во дворце, как в Ботаническом саду, а обезьян на свободе, полной и неограниченной свободе, обезьян, бегающих по горам, скачущих с утеса на утес, прыгающих с одного дерева на другое и спускающихся иногда, перекувырнувшись через голову, даже в город. В самом деле, Гибралтар — единственное место нашего континента, где обосновались обезьяны. Подобно арабам, они перешли с Абилы на Кальпу; однако, более осторожные, чем те, они не отважились перебраться ни в Испанию, ни во Францию, а потому не встретились ни с Карлом Мартеллом, ни с Фердинандом; в итоге им удалось сохранить свое завоевание.

Известные пройдохи, они сумели найти способ стать полезными. Англичане привезли в Гибралтар барометры; но среди искусственного тумана бедные инструменты оказались в растерянности; не в силах разобраться в этой игре паров и солнца, они не осмеливались показывать ни "Ясно", ни "Дождь", оставаясь на отметке "Переменно", а это решительно ни о чем не говорило. Обезьяны нашли выход из положения, сделавшись барометрами.

Кальпа имеет два склона: восточный и западный; если погода ясная, обезьяны идут на западный склон; если же собирается дождь или буря, обезьяны перебираются на восточный.

Нетрудно понять, что, облеченные столь важными полномочиями, обезьяны в Гибралтаре стали священными, подобно аистам в Голландии или ибисам в Египте. Любого гибралтарца, который посмеет убить обезьяну, ожидает суровое наказание.

Так как погода стояла ясная, мы отправились к дивному месту для прогулок, расположенному на западном склоне горы; если была надежда встретить зеленую мартышку или макаку, то только на этой стороне.

Мне больше всего на свете хотелось бы сказать Вам, сударыня, что я имел счастье заметить пускай хоть самое крохотное четверорукое, однако истина, как всегда, превыше, и вынужден признаться, что, вооружившись подзорной трубой, я напрасно играл роль звездочета Лафонтена. Счастье еще, что в Гибралтаре нет колодцев.

Упорно глядя вверх, я проявлял весьма большую несправедливость по отношению к прогулочной тропе, безусловно представлявшей собой любопытнейшее соединение земли, деревьев и цветов. В самом деле, цветы привезены сюда из Англии, деревья — из Франции, земля — уж не знаю откуда; и все это доставлено в трюмах, на спинах мулов или на ручных тачках. Только вот беда: все вокруг усыпано ядрами, забито пушками, утыкано часовыми.

К счастью, за этими часовыми, пушками и ядрами колышется море, прозрачное и голубое, ни цвет, ни форму которого изменить невозможно. Иначе Гибралтарский пролив давно уже стал бы серым и неспокойным, как Ла-Манш.

Довольно пологие скаты вели к вершине горы. По одному из них спускались три всадника; нам сообщили, что это губернатор с двумя адъютантами; мы решили, что он возвращается к себе, и, с грустью распростившись с обезьянами, которых нам так и не довелось увидеть, и одновременно, но уже с радостью, — с ядрами, пушками и часовыми, которых нам пришлось насмотреться вдоволь, мы направились в резиденцию губернатора.

Быть может, Вы удивлены, сударыня, тем упорством, с каким я, повидавший многое, стремился нанести визит какому-то губернатору, а в особенности губернатору Гибралтара; дело в том, что я забыл Вам сказать, сударыня, как зовут этого губернатора. А зовут его сэр Роберт Вильсон.

Вы так молоды, сударыня, что это имя, которое должны почитать все французы моего возраста, возможно, не пробуждает у Вас никаких воспоминаний. В самом деле, сударыня, события, в которых сэр Роберт Вильсон принимал участие, происходили в 1815 году, то есть примерно лет за десять до Вашего рождения.