Дыхание жизни - [4]
. Я все пишу от руки.
Мадлен. Я была не права.
Фрэнсис. Вообще-то я пишу в старых школьных тетрадях. Так я и начала писать. Странно, да? Нашла пачку тетрадей для упражнений и начала писать. Если бы я на них не наткнулась, то — кто знает? (Менее напряженно). Некоторые считают, что я занялась этим из чувства мести. Просто чтобы «отличиться», как все говорили…. Но это не так.
Мадлен. Понимаю.
Фрэнсис. Да, у многих было такое кошмарное, снисходительное отношение… Знаете, как иногда на вечеринках у некоторых проскальзывает этакая пренебрежительность к женам… А другие считали, что это психотерапия. Но это было ни то, ни другое. Самое невероятное, что я стала писать, потому что мне это нравится.
Мадлен. Что может быть лучше!
Фрэнсис. Вот именно. Может быть, начни я, когда была моложе, это стало бы для меня обузой. Стало бы профессией. Или обязанностью. А так ни — то, ни другое.
Мадлен. Вам просто повезло.
Фрэнсис. Да, правда.
Мадлен. Кто бы мог подумать.
Фрэнсис. Вот именно.
Мадлен. А так — ведь вам не слишком везло в жизни.
Фрэнсис смотрит на нее, потом решает согласиться.
Фрэнсис. Вы правы.
Через какое-то время Фрэнсис делает еще несколько шагов вглубь комнаты.
А что до вашего другого вопроса, то Мартина я в свои книги не вставляла. Или, вернее, у меня ничего не получилось. Надо признать, он более многогранен, чем большинство людей, которых я встречала…
Мадлен. Да-да.
Фрэнсис. Не говоря уже о моих чувствах…
Мадлен. Разумеется…
Фрэнсис. …которые могли — как бы это выразить? — исказить его облик…
Мадлен. Разве что немного.
Фрэнсис. Да, немного, верно. Но рука художника должна быть уверенной!
Мадлен. Я тоже так считаю.
Фрэнсис. Писать надо всегда твердой рукой. Если рука художника дрожит, получается плохо, и тогда это больше говорит о самом художнике, чем о его предмете.
Мадлен. Верно.
Фрэнсис. И даже я, даже я сама сумела понять: он у меня не получится.
Короткое молчание. Фрэнсис задумалась.
Он у меня не получится, а это будет несправедливо. (Фрэнсис улыбается своим воспоминаниям). Как-то раз я описала одного рассеянного адвоката, совсем незначительный персонаж, он еще всегда клал в рот конфетную обертку, а конфету выбрасывал, что-то вроде того. Но один критик тут же окрестил его «героем трогательной комедии».
Мадлен. О господи.
Фрэнсис. Да, представляете? Честно говоря, после того случая я сдалась и выбросила белый флаг. Так и внушала себе: «не пытайся описать Мартина».
Мадлен. Думаю, вы были совершенно правы.
Фрэнсис. Знаете, читатели меня любят. Им нравится мое спокойное, но несколько разрушительное чувство юмора.
Мадлен. Как хорошо, что вы способны смеяться.
Фрэнсис. Да! За последние несколько лет я просто обхохоталась. (Фрэнсис слегка пожимает плечами). Честно говоря, оглядываясь назад, не могу сказать, что все это стало для меня неожиданностью…
Мадлен. Правда?
Фрэнсис. Я чувствовала, конец приближается.
Мадлен. Так вы все это предвидели?
Фрэнсис. Думаю, да.
Мадлен. Прямо все так, как было?
Фрэнсис. Пожалуй, да. (Фрэнсис замолкает, обдумывая свои слова). Не знаю. То есть я хочу сказать, трудно об этом вспоминать, но полагаю, что да. Теперь, когда я думаю о том времени, мне кажется, что бы нас с Мартином ни держало вместе, что бы там ни было…
Мадлен. Он любил вас.
Фрэнсис. Да.
Мадлен. Это была любовь.
Фрэнсис. Пожалуй, да, он меня любил. (Фрэнсис опять останавливается, еще раз обдумывает слова). В некотором роде.
Мадлен. Конечно, любил. Я тому свидетель. Боже, сколько он о вас говорил.
Фрэнсис. Правда?
Мадлен. Конечно. И очень подробно.
Фрэнсис. Он, что, нас сравнивал?
Мадлен. Еще бы! И всегда в вашу пользу.
Фрэнсис. Всегда?
Мадлен. Ну, как правило. Чтобы никому не было обидно.
Фрэнсис улыбается, сдаваясь.
Фрэнсис. Да, он меня любил — как французы говорят? — «очень по-своему»…
Мадлен. И вы его очень любили.
Фрэнсис. Он меня любил. Ладно, какая теперь разница. Но самое главное, под конец, если уж отдать ему должное, он старался изо всех сил…
Мадлен. Он ушел по-хорошему, да?
Фрэнсис. …если принять во внимание, что по-хорошему уйти невозможно. Но что правда — то правда, сердцем я давно чувствовала, что дело идет к концу.
Мадлен. То есть вы хотите сказать, вы страшились этого.
Фрэнсис. Да.
Мадлен. Это не то же самое, что знать.
Фрэнсис жестко смотрит на нее.
К тому же у вас были дети.
Фрэнсис. Конечно.
Мадлен. То есть, у вас есть дети.
Фрэнсис. А вы, Мадлен? Вы могли это предвидеть?
Мадлен смотрит на нее, ничего не отвечая.
Мадлен. Вы сказали, как я поняла, что хотите приехать поговорить со мной о Мартине…
Фрэнсис. Да.
Мадлен. …вы именно так сказали.
Фрэнсис. Совершенно верно.
Мадлен. Хорошо. Но вы не сказали, почему. О чем конкретно вы хотели говорить?
Фрэнсис. Вы правы. Но будьте ко мне справедливы, я еще даже не присела.
Мадлен. Я уже предлагала вам сесть.
Фрэнсис. Знаю. Просто я была напугана.
Мадлен. Снимите пальто.
Фрэнсис, наконец, снимает пальто и кладет его на диван.
Я сейчас приготовлю чай.
Мадлен берет чайник и ставит на плиту. Фрэнсис садится. Через какое-то время Мадлен возвращается с чашками.
Фрэнсис. Я действительно хочу написать нашу историю. Но не роман. Я хочу написать мемуары.
В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.
Действие разворачивается во второй половине 50-х годов прошлого века, время, когда после долгих лет окаменелости ощущается приближение перемен, которые позднее назовут оттепелью. Главная героиня — художница, некогда учившаяся в Париже у самого Матисса: теперь она считается специалистом по нему, её приглашают в качестве эксперта тогда, когда обычные методы не дают результатов… Пьеса «Залив в Ницце» была впервые сыграна 4 сентября 1986 года в театре Котслоу, Лондон, в постановке Дэвида Хэйра.
Пьеса Дэвида Хэйра «Голубая комната» — парафраз пьесы австрийского драматурга Артура Шницлера «Любовный хоровод» была написана в начале XX века. Первыми эту пьесу увидели в Лондоне в 1998 году в театре «Донмар Уэйрхаус». Несмотря на легкость сюжета и комичность некоторых сцен, она обнажает всем известную сегодня проблему отчужденности. «Голубая комната» — это пьеса об одиноких в большом городе мужчинах и женщинах. О тех, кто в поисках глубоких чувств, пресыщается легкой добычей и теряет вкус к настоящей жизни.
Когда я убеждал себя в том, что мне нечего терять, я и помыслить не мог, что что-то всё-таки осталось. Большое и незримое, что не давало мне перешагнуть черту. Человечность. Это было она. Но сегодня я и её лишился. Лишился подле того, кому она вовсе не была знакома. Должно ли это меня успокоить? Успокоить, когда за стенкой лежат двое моих друзей в "черном тюльпане", ещё утром ходившие по этой земле. Война. Я в полной мере осознал, что у этого слова был солоноватый привкус железа. И бешеная боль потери и безысходности. Понимание собственного бессилия, когда на твоих глазах убивают невинных ребят. И лучшее, что ты можешь сделать — убить в ответ.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор этой книги Леонгард Франк хорошо известен советским читателям по многочисленным переводам его произведений на русский язык и на языки народов Советского Союза. В нашей стране давно оценили и полюбили его как талантливого прозаика и публициста, как одного из крупнейших представителей немецкого критического реализма. Однако Л. Франк писал не только романы, повести, рассказы, публицистические статьи и очерки. Он творил и для сцены. В Германской Демократической Республике в 1959 году — в качестве дополнения к шеститомному собранию его прозаических сочинений — был выпущен однотомник пьес Леонгарда Франка. Драматические произведения Л.
В пьесе «Игроки в пинг-понг» девушка и парень, любовники, вдруг обнаруживают, что увязли в той рутинной действительности, которая завела в тупик их отношения. Стремление к сбрасыванию пут вызывает у них непроизвольную тягу к освобождению языка. Как на протянутую руку, опираются они на «спасительные ругательства», и чтобы выскочить из привычной лексики, из опостылевшей ситуации в другое незамутненное пространство, герои предлагают друг другу поругаться «по-настоящему». И начинается эта опасная игра. Они сначала полушутя, а потом всерьез, как целлулоидным мячиком для пинг-понга, перебрасываются прозвищами, не щадя больных мест другого.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.