Дыхание жизни - [3]
Мадлен. Оглядитесь вокруг. Это же остров Уайт — уже по одному только названию белый и прекрасный.
Фрэнсис. И что же?
Мадлен. Вы разве не обращали внимания? На южном побережье Англии все только и заняты тем, что ухаживают за своими садиками и потом умирают. Это все, чем мы занимаемся. Как в едином порыве. Все тащатся на юг и там испускают дух. Так что этот остров вовсе не белый и не прекрасный. Остров Блэк, черный остров смерти — вот как я называю это место.
Френсис согласно кивает.
Фрэнсис. А помните, когда я только вошла…
Мадлен. Что?
Фрэнсис. Нет, это даже интересно.
Мадлен. О чем вы?
Фрэнсис. Я тогда еще подумала… Я, как только вошла, подумала — помните, что вы мне первое сказали?
Мадлен. Нет.
Фрэнсис. Вы не помните, что сказали?
Мадлен. Да нет же.
Фрэнсис. Самое первое, что вы тогда сказали: «Надеюсь, я еще не так стара». Вы сразу заговорили о старости.
Мадлен. А, понятно. Ну да, я же забыла, это ведь заметки для вашей книги, не так ли?
Фрэнсис. Вовсе нет. Я так просто говорю.
Мадлен. Но ведь вы все запоминаете. Как глупо с моей стороны. Эта встреча так важна для нас обеих, но, оказывается, я ошибалась, думая, что мы просто поговорим…
Фрэнсис. Но мы же поговорили. Мы и сейчас говорим.
Мадлен. Я думала, что мы просто разговариваем. Ну, конечно, я же забыла, что для вашей новой книги воспоминаний все это «свидетельства участников событий», не так ли. Ваши «трофеи».
Фрэнсис. Неправда.
Мадлен. Любое неосторожное замечание — и наш Толстой тут как тут, все заносит в свой компьютер.
Фрэнсис. Но я же не это имела в виду!
Мадлен. Разве нет?
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Зайти в гости, записать все, что скажет жертва, выложить добычу на слегка смазанную маслом сковороду, поставить в духовку, и через пятнадцать минут — оп-ля! — готово! Один литературный персонаж женского пола. Безнадежно одинокая и, судя по всему, настроенная против американцев особа. И боится смерти. Подавать с гарниром. Хватает на две порции.
Фрэнсис не отступает.
Фрэнсис. У вас ведь всегда были сложные отношения с художественной литературой, не так ли?
Мадлен. Совершенно верно.
Фрэнсис. Я хочу сказать: еще до того, как я начала писать.
Мадлен. Да.
Фрэнсис. Вы никогда ее не любили.
Мадлен. Нет.
Фрэнсис. А почему?
Мадлен. У меня действительно сложное отношение к художественной литературе, и оно никак не связано с вами. Скорее, у меня есть существенное возражение против нее.
Фрэнсис. Какое же?
Мадлен. Вам интересно?
Фрэнсис. Да.
Мадлен смотрит на нее.
Мадлен. В ней все неправда.
Наступает молчание. Фрэнсис наблюдает, немного смягчившись, как Мадлен делает несколько шагов в сторону и спокойно заканчивает.
Вот и все.
Фрэнсис. Ах вот как…
Мадлен. Глупо, да?
Фрэнсис. Нет. Не глупо, раз вы так чувствуете.
Мадлен. Да, именно так я и чувствую.
Фрэнсис. Что ж, понятно.
Мадлен. Вот и все, что я пытаюсь сказать. В каждом из нас содержится намного больше, чем нам обычно отводится в книгах. Как, например, в моем собственном случае. Как я полагаю, во мне есть нечто более значительное, чем можно было бы прочесть обо мне в романе. Я глубже.
Фрэнсис. Разумеется. Именно поэтому я и не смогла бы вставить вас в роман.
Мадлен. Не смогли бы?
Фрэнсис. Нет. По крайней мере, без вашего разрешения.
Обе улыбаются.
Мадлен. Спасибо.
Фрэнсис. Не за что.
Мадлен. А кого бы вы смогли использовать в романе?
Фрэнсис. Ну…
Мадлен. Всех своих двухмерных друзей?
Фрэнсис. Конечно.
Мадлен. Вероятно, двухмерные люди, неглубокие люди очень подходят для этой цели…
Фрэнсис. Они сами туда буквально напрашиваются.
Мадлен. Так им и надо.
Минутное молчание.
А Мартин? Мартин для этого подходит?
Фрэнсис смотрит на нее, ничего не отвечая.
Главный смысл мироздания… я хочу сказать, главное, что делает мир таким прекрасным — это его разнообразие…
Фрэнсис. И что?
Мадлен. К чему все обеднять?
Фрэнсис. Разве писатели делают именно это?
Мадлен. Да. Вы оцениваете все, что существует в мире, рассматриваете все это, во всем его богатстве и сложности, а потом еще осмеливаетесь говорить: «Смотри-ка, тут можно еще чуть-чуть урезать». (Мадлен опускает глаза, словно сдерживая себя). Скажите на милость, зачем?
Фрэнсис. Просто в этом, как правило, суть нашей работы. Все люди так или иначе это делают. Всегда и во всем. Выбирают. И мы выбираем.
Мадлен. И судите?
Фрэнсис. Да.
Фрэнсис ждет, но Мадлен больше ничего не говорит.
И что с того? Суждение — это то, что ложится в основу любого романа. Кто-то может найти в нем что-то для себя важное.
Мадлен. Что-то важное лично для них.
Фрэнсис. Конечно. А что тут плохого? Разве вам совсем не интересны другие люди? (Фрэнсис улыбается, будто заранее зная, что это хороший вопрос). Вот для чего пишутся романы. Чтобы помочь вам представить себе, каково это — быть кем-то другим. Знаете, некоторым это очень нравится. Они считают, что это время, прожитое не впустую. Это позволяет вам почувствовать себя значительнее. Вы перевоплощаетесь. Вы не замыкаетесь в себе самой.
Атмосфера становится несколько более напряженной, так как Мадлен понимает, что Фрэнсис говорит о ней.
И кстати, раз уж к слову пришлось: у меня нет никакого компьютера…
Мадлен. Тогда простите меня.
Фрэнсис
Действие разворачивается во второй половине 50-х годов прошлого века, время, когда после долгих лет окаменелости ощущается приближение перемен, которые позднее назовут оттепелью. Главная героиня — художница, некогда учившаяся в Париже у самого Матисса: теперь она считается специалистом по нему, её приглашают в качестве эксперта тогда, когда обычные методы не дают результатов… Пьеса «Залив в Ницце» была впервые сыграна 4 сентября 1986 года в театре Котслоу, Лондон, в постановке Дэвида Хэйра.
Пьеса Дэвида Хэйра «Голубая комната» — парафраз пьесы австрийского драматурга Артура Шницлера «Любовный хоровод» была написана в начале XX века. Первыми эту пьесу увидели в Лондоне в 1998 году в театре «Донмар Уэйрхаус». Несмотря на легкость сюжета и комичность некоторых сцен, она обнажает всем известную сегодня проблему отчужденности. «Голубая комната» — это пьеса об одиноких в большом городе мужчинах и женщинах. О тех, кто в поисках глубоких чувств, пресыщается легкой добычей и теряет вкус к настоящей жизни.
В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.
Когда я убеждал себя в том, что мне нечего терять, я и помыслить не мог, что что-то всё-таки осталось. Большое и незримое, что не давало мне перешагнуть черту. Человечность. Это было она. Но сегодня я и её лишился. Лишился подле того, кому она вовсе не была знакома. Должно ли это меня успокоить? Успокоить, когда за стенкой лежат двое моих друзей в "черном тюльпане", ещё утром ходившие по этой земле. Война. Я в полной мере осознал, что у этого слова был солоноватый привкус железа. И бешеная боль потери и безысходности. Понимание собственного бессилия, когда на твоих глазах убивают невинных ребят. И лучшее, что ты можешь сделать — убить в ответ.
Категория: джен, Рейтинг: PG-13, Размер: Мини, Саммари: Пит подумал, что будет, если Тони его найдёт. Что он вообще сделает, когда поймёт, что подопечный попросту сбежал? Будет ли просить полицейских его найти или с облегчением вздохнёт, обрадованный тем, что теперь больше времени может посвятить Рири? В последнее очень не хотелось верить, Питер хотел, чтобы их разговор о его проступке состоялся, хотел всё ещё что-то значить для Старка, даже если совсем немного.
Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.
«Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека; это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали?..».
Материал для драмы «Принц Фридрих Гомбургский» Клейст почерпнул из отечественной истории. В центре ее стоят события битвы при Фербеллине (1675), во многом определившие дальнейшую судьбу Германии. Клейст, как обычно, весьма свободно обошелся с этим историческим эпизодом, многое примыслив и совершенно изменив образ главного героя. Истерический Фридрих Гомбургский весьма мало походил на романтически влюбленного юношу, каким изобразил его драматург.Примечания А. Левинтона.Иллюстрации Б. Свешникова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.