Дьявол Цивилизации - [12]

У Гавриила Мефодьевича все захолонуло внутри, он окаменело как-то провожал глазами падающего бригадира. Вначале парень распластался словно птица, широко раскинув руки и ноги, потом перекувырнулся через голову и где-то уже на уровне третьего этажа неожиданно сгруппировался и в следующий миг звучно и одновременно с глухим пристуком долбанулся в яму для приготовления цементного раствора.

— Беги за «скорой», быстро! — на выдохе приказал Косенко Зайченко, и тот, судорожно дернув вислым носом, побежал, широко выбрасывая свои циркули-ноги. Сам же Гавриил Мефодьевич, сильно бледный, чрезвычайно часто взбрыкивая нашлепками, что чуть ниже спины, бегом подскочил к растворной яме. Не успел он наклониться над ней и заглянуть вниз, как оттуда вихрем выскочил человек и стреканулся бежать, да с такой невиданной скоростью, что вмиг скрылся за углом дома.

Гавриил Мефодьевич не обратил особого внимания на выскочившего человека, с пониманием отметив про себя, что рядом с мертвым иному живому находиться весьма невыносимо. Но потом, когда он заглянул в яму и увидел на дне только остатки цементного раствора да плотный отпечаток упавшего и больше — ничего, издал радостный, какой-то даже воинственный клич, вырвавшийся откуда-то изнутри, с надтреском, затопотался на месте, озираясь по сторонам и порываясь бежать. В этот миг, обежав дом и появившись из-за другого угла, человек, выскочивший из ямы, с безумным лицом, чрезвычайно напряженным, и с глазами, устремленными в себя, вихрем пронесся мимо Косенки, распечатывая второй круг. Правый бок у него был вымазан раствором.

— Живой! — взвизгнул Косенко и как-то юзом, но очень стремительно понес свое грузное тело вслед за пострадавшим. Он бежал, дивясь своей прыти, взрыдывая от радости и удивления на бегу, его уже стала мучить одышка, когда человек из ямы снова обогнал его, распечатывая третий круг, а Гавриил Мефодьевич, ощущая давящий камень в груди, бежал все тише и плакал от радости и, задыхаясь, в ступоре шептал посиневшими губами:

— Живой! Живой! Живой, голубчик! Слава те, Господи! Живой, голубчик!..

Когда он выбежал к яме, куда ухнул с двенадцатого этажа бригадир, там уже толпился народ. Парня наконец поймали выбежавшие рабочие. Он все порывался бежать, был какой-то чумной, дико вращал белками и грозно мычал в ответ на вопросы.

— Стало быть, может жить человек, если захочет… — бормотал Косенко сквозь радостные слезы, жадно разглядывая парня, чудом, можно сказать, выпрыгнувшего с того света.

Но в этот миг подскочил Зайченко на «скорой», и парня втолкнули в фургон.

Вечером Гавриил Мефодьевич пришел к пострадавшему в палату, полный внутреннего просветленного удивления перед чудом.

Парень уже отошел от шока, лежал на койке поверх одеяла в синем спортивном костюме, несколько бледноватый, правда, с какою-то потусторонней улыбкой, но все же вполне здоровый. Тщательное рентгеновское обследование показало полнейшую цельность и сохранность его богатырского организма. Ни один орган не пострадал, ни одна косточка не треснула. И даже температура не подскочила…

— Ну, парень! — сказал Косенко, входя в палату и еле удерживая слезы. — Свою смерть пережил, теперь двести лет твой век! — Говорит, а у самого непрошеный взрыд нет-нет да и перехватит дыхание, содрогнет грудь. — Веришь, нет? Впервые в жизни счастье я такое испытываю, свидетельствуя победу жизни над смертью при таких чрезвычайных обстоятельствах. Ты, брат, роднее для меня теперь самого родного человека! — Говорит, а сам внимательно рассматривает парня и все более находит в нем сходство с тем последним молодым человеком из голубого своего странного сна.

«Жизнь действительно прекрасна!.. А я из жизни… Мы еще с вами встретимся…» — вспомнил он и подумал: «Надо же такое!.. Совпадение… А почему и нет?.. Сон-то был вещий!»

И возрадовался еще паче прежнего Гавриил Мефодьевич и, отирая слезу, спросил:

— Но как же ты уцелел, парень? Вот ведь тайна природы!..

— А я в армии парашютистом-десантником был… Старшина учил нас так: в случае чего, парашют не раскроется — группируйтесь, парни, в клубок да сжимайтесь что есть силы камнем, чтоб не было костям и внутренностям никакой возможности передвижения… А что, ежели на склон упадете или в воду, и повезет… Так и я… Лечу и вдруг перед самой матушкой-землей вспомнил добрый совет да сжался весь, а когда упал и почуял, что жив, — испугался да стал бегать и путать следы, чтоб смерть не догнала…

Гавриил Мефодьевич смотрел на бригадира с умилением, и слезы катились у него по щекам, и, не выдержав переполнявшего его чувства радости за силу и возможности человека, он сказал:

— Дай-ка, сынок, я тебя расцелую…

И троекратно, по-русски, расцеловал парня. И долго еще потом не отпускал, ощупывая и тиская его в своих объятьях, словно желая убедиться — в реальности ли все это происходит…

Через два дня парень вышел на работу как ни в чем не бывало. А Гавриил Мефодьевич Косенко, прощаясь с Кенахом, сказал:

— Не хотят у тебя люди погибать! Счастливый ты! А народ у тебя талантливый, скажу я тебе. С таким народом жить и жить! Слава ему!

СВЕТЛАЯ ГОЛОВА