Дядя Джо. Роман с Бродским - [85]

Шрифт
Интервал

— Как вас зовут, красавица? — спросил я, увидев ее поцарапанный мизинец с точкой абсолютно русской зеленки пониже ногтя. — Всё так неожиданно.

— Софья Николаевна, — сказала она величественно. — Обещайте мне, что впредь не будете таким забывчивым. К тому же вы всё помните.

Здесь она преувеличивала. Я плюхнулся в кресло и уставился на даму с предельным цинизмом.

— Выбор Софии?

— У вас нет приличных женщин, — сказала она строго. — У меня нет приличных мужчин. Это повод для продолжения диалога.

Она была в черном коротком платье и в чулках, о чем я догадался по выпуклостям от зацепок на бедрах. Маленькая грудь, едва ли придерживаемая лифчиком. Подвеска из нержавеющей стали на груди. Именно эта деталь подсказывала, что передо мной — не профессиональная блядь. На шее Сони висела черепаха, достойная руки авангардиста типа Пикассо.

Чтобы перебить мои мысли, она сказала:

— Я богата. Получила наследство от погибшего мужа. Все это можно где-нибудь прочитать. Можете считать мое поведение капризом, но я действительно влюблена в вашу поэзию. В вас — тоже. Когда вы трезвы.

— У меня еще пару дней назад действовал сухой закон, который мы объявили с Гандельсманом, — сказал я, почувствовав, насколько жалко это звучит в присутствии Софьи.

— Играйтесь как хотите, — отмахнулась она. — Ваша задача — писать. Если это помогает — вперед. Если помогает другое — вперед. Я хочу сделать из вас человека, великого человека. Мне доставляет удовольствие лепить мужчин, а не просто барахтаться в потоке бессмысленных удовольствий.

У нее был огромный для ее лица рот — поэтому я тут же поверил. Я знал такой тип женщин — делателей. Ксения Иосифовна была из той же породы. Удивляться можно было только тому, что Соня сама проявила инициативу. Я приблизился к ней, чтобы посмотреть в глаза. Они были у нее счастливые и пустые.

Американские дедушки

Ближе к вечеру мы принарядились и отправились на пристань. Встреча была назначена в научном центре «Наутикус». На пристани. Там же располагались морской музей и аквариум. Мы с Соней изучали жизнь голожаберных моллюсков, когда ко мне сзади подошел мой «американский дедушка» Магн Кристиансен и дружески прикрыл глаза руками. От неожиданности я дернулся и чуть было не ударил его головой по лицу. Старик был в клетчатой рубахе с техасским галстуком-боло поверх воротника, на серебряной бляхе которого была отпечатана характерная медвежья лапа.

— Привет, Крис, — сказал я, приходя в себя. — Ты испугал меня до полусмерти.

— Дела закончились, — мрачно констатировала его супруга, стоявшая рядом. — Теперь твои деды перешли на бурбон. Хорошо, что ты не любишь «Джек Дэниелс».

— Софья Нижинская, — сказал я первое пришедшее на ум. — Звезда балета.

— Твоими невестами занимается Артур, — рассмеялась Ауд. — У него целая картотека.

Соня улыбнулась и сказала, что ей нравятся техасские прически.

— Я знал тебя еще ребенком, — в который раз повторил он, искренне удивляясь, что этот ребенок вырос. — Но теперь у меня в жизни появился поэт. Никогда в жизни не видел настоящих поэтов.

— Он привлекателен не только поэзией, — сказала Ауд. — Красивые мужики нравятся даже старухам.

— Он все детство проходил в джинсах, которые покупал ему лично я.

— Набоков тоже купил джинсы Бродскому, — вставила Соня, но ее никто не понял.

Мы прошли на корабль по прорезиненному металлическому трапу, прогулялись по палубе. Небоскребы делового центра блестели сталью и стеклом в лучах заходящего солнца, официанты завершали сервировку столов в кают-компании. Встали у бортика, разглядывая огромный линкор, отдыхающий на вечном приколе у берега. На экскурсию по судну идти не хотелось. До отплытия оставалось несколько минут.

— У тебя забавные друзья, — сказала Соня своим большим ртом. — Поцелуй меня. Пусть они думают, что мы любовники.

Я поцеловал ее, потому что знал, что мы ими станем.

Нам принесли шампанского. Мы вчетвером подняли тост за дружбу.

— Крис, а ты правда служил во Вьетнаме? — вспомнил я байку, рассказанную кем-то из наших общих знакомых. — Почему раньше ты не говорил об этом?

Старик равнодушно пожал плечами.

— Это было давно. Сейчас неактуально. Храню дома осколок от русской мины. Вы меня пожалели. Шуганули, но не прибили.

— Если бы это была русская мина, ты давно бы лежал на кладбище, — выдала Ауд старую шутку.

Мы проплывали мимо портовых построек, капитан рассказывал о погрузочно-разгрузочной системе порта Норфолк и о том, во сколько она обошлась бюджету. Кроме военно-морской базы здесь располагался торговый порт. На сухогрузах и баржах покачивались цветастые флаги государств, которые вряд ли мог идентифицировать кто-нибудь из присутствующих. Грузили уголь, песок. У выхода из бухты пришвартовался нефтеналивной танкер размером с небольшой город, выкрашенный в ярко-красный цвет.

Публика по преимуществу состояла из американцев и лиц, работающих в стране по контракту. Немцы, французы, несколько итальянцев… Мы с Соней на корабле были единственными русскими.

Банкет сопровождался лекцией о развитии технологий в двадцатом веке. Докладчик стоял у экрана и комментировал диапозитивы с различными схемами и интерпретациями исторических фактов. Многие диаграммы отталкивались от слова «спутник» как ключевого события истории. Другая картинка предлагала перейти от промывания мозгов к их циркуляции и интеграции. Произносить тосты на эту тему не хотелось.


Еще от автора Вадим Геннадьевич Месяц
Мифы о Хельвиге

Раньше мы воскуряли благовония в священных рощах, мирно пасли бизонов, прыгали через костры и коллективно купались голыми в зеркальных водоемах, а потом пришли цивилизаторы, крестоносцы… белые… Знакомая песенка, да? Я далек от идеализации язычества и гневного демонизма, плохо отношусь к жертвоприношениям, сниманию скальпов и отрубанию голов, но столь напористое продвижение рациональной цивилизации, которая может похвастаться чем угодно, но не глубиной мышления и бескорыстностью веры, постоянно ставит вопрос: «С кем вы, художники слова?».


Стриптиз на 115-й дороге

Смешные, грустные, лиричные рассказы Вадима Месяца, продолжающие традиции Сергея Довлатова, – о бесконечном празднике жизни, который начался в семидесятые в Сибири, продолжился в перестроечной Москве и перешел в приключения на Диком Западе, о счастье, которое всегда с тобой, об одиночестве, которое можно скрыть, улыбнувшись.


Лечение электричеством

Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих.


Искушение архангела Гройса

«Искушение архангела Гройса» вначале кажется забавной историей бизнесмена, который бежал из России в Белоруссию и неожиданно попал в советское прошлое. Но мирные окрестности Мяделя становятся все удивительнее, а события, происходящие с героем, все страннее и загадочнее… Роман Вадима Месяца, философский и приключенческий, сатирический и лирический, – это прощание с прошлым и встреча будущего.


Рекомендуем почитать
Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.


Актеры

ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.


Сергей Дягилев

В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».


Путеводитель потерянных. Документальный роман

Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.


Герои Сталинградской битвы

В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.


Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.